Сотрудничество «Дома будущего» с господином Квитницким очень скоро принесло нешуточные плоды. Это были уже не просто доходы, а реальные свободные деньги и деньги большие. Вербицкий, пораженный прытью молодого бизнесмена Дружникова, артачиться не стал, помог организовать зарубежные контакты, и Валькина с Дружниковым доля дефицитного металла благополучно перетекала путями темными из Мухогорска прямо за рубежи родины. Сам «Дом будущего» разросся и разбух, как брошенные в отхожее место дрожжи, пришлось арендовать дополнительно еще две комнаты, но жизненного пространства все равно на всех не хватало. Как-то само собой к Валькиному изумлению «Дом будущего» самоорганизовался в крепкую структуру, насчитывал несколько отделов, в том числе юридический и экспортный, одних секретарш теперь имелось три штуки. А главное Дружников, Демиург и перводвигатель всей этой системы, наилегчайшим образом с ней управлялся, строя планы дальнейшего ее усложнения. Валька одновременно и восхищался, и по-хорошему завидовал. Ему не то что осуществлять руководство, но даже разобраться и свести концы с концами во внутренних связях «Дома будущего» было затруднительно. Он и не вникал, благо Дружников не возражал против единовластия в нудных вопросах организационного процесса.

К лету в фирме назрела явная нужда и в собственной службе безопасности, помимо «крыши» Геннадия Петровича. Решать текущие проблемы. И будто бы сам собой в «Доме будущего» возник отставной полковник с Петровки, Игнат Демьянович Быковец. Первым делом Игнат Демьянович самоотверженно принялся наводить в фирме надлежащую рабочую дисциплину, как-то: бороться со злостными опозданиями и подпольным курением на территории офиса, памятуя о том, что Генеральный директор не выносит табачного дыма. Первый конфликт у бесстрашного полковника Быковца вышел конечно же с разгильдяем Кадановкой, ныне оделенным номинальным титулом коммерческого директора. Рабочее время Кадановка, сроду не пришедший вовремя ни в одно место, и умудрявшийся опаздывать даже на выпускные госэкзамены в университете, почитал понятием чисто условным. Случись в делопроизводстве такая потребность, Кадановка мог прибыть на службу и в семь утра, и запросто заночевать у компьютера, но, коли не было насущной нужды, коммерческий директор легко и безответственно являл свое бренное тело народу, дай бог, к полудню. Быковец справедливо решил, что расхлябанность вышестоящих есть дурной пример для подчиненных, и устроил Кадановке корректную головомойку. Все же коммерческий директор, хотя для Быковца никакое не начальство. Но Кадановка на сделанное тактично внушение отреагировал шокирующим для Игната Демьяновича образом. Для начала коммерческий директор послал главу безопасной службы подальше хамским словосочетанием, а в ответ на возражения выступил с рекомендацией вернуться в свои милицейские казематы и там мордовать людей каким угодно способом, его же, Кадановку, уволить от общения с палачом свободной воли народа. Напоследок он обвинил Быковца в пособничестве агентам КГБ и коммунистическом терроре бесправного населения. Позеленевший и покрасневший одновременно разными частями лица, Быковец приготовился было взорваться гневной отповедью, но Кадановка тут же успел посоветовать ему не изображать разбитого апоплексией осьминога, а лучше выпустить пар и немедленно одолжить ему, Кадановке, пятьдесят баксов до получки, тем самым реабилитировав себя как народного кровопийцу. На это Быковец уже совершенно не нашелся, что и сказать, а спешно козлом проскакал в отдельный кабинет руководства, который Валька и Дружников делили на двоих. Дружников выслушал с завидным терпением сбивчивые жалобы обиженного насмерть полковника, и велел Кадановку пока оставить в покое, но денег ни за что не занимать. Быковец ушел не солоно хлебавши, и с тех пор между ним и коммерции директором Сергеем Платоновичем Кадановским началась нещадная партизанская война.

А надо заметить, что у Кадановки имелись совершенно определенные причины для негативного отношения к правоохранительным органам. Еще будучи вовсе даже не аспирантом, но всего лишь скромным пятикурсником, Кадановка нарвался на нешуточный конфликт с милицейским работником по пустяковому, на его собственный взгляд, поводу. Однажды, околачиваясь в милой компании дружков-разгильдяев у центрального входа ГЗ МГУ на торжествах, посвященных светлому празднику Первомая, Кадановка, отважный и нетрезвый, неосторожно побился об заклад. На спор добыть с головы мента из университетской службы охранения символ его профессиональной гордости и чести. Милицейскую фуражку. Однако, просто сорвать ее и взять ноги в руки получалось все же чересчур рискованным предприятием. Милиционер мог оказаться физически более подготовленным к бегу по пересеченной местности, чем изнуренный пивом и портвейном студиозус, и Кадановкой тут же, на месте, был разработан хитроумный план.

Вскоре Кадановка засек нужный объект. Молодого сержанта, патрулировавшего празднество несколько в стороне, возле чугунной ограды делянок биологического факультета. К нему-то Кадановка и обратился плачущим голосом с самыми разнесчастными, просительными интонациями. Дескать, среди цветочной рассады и клумб по ту сторону решетки его ждет не дождется на свидание девушка, а пока он, Кадановка, будет обегать кругом до калитки, капризная сокурсница может плюнуть и уйти. Тогда его сердце окажется полностью и бесповоротно разбитым. Для убедительности Кадановка потянул сержанта за рукав мундира и тоскливо занудил: «Дяденька, ну, пожалуйста! Дяденька-а!». Милиционер годами был молод и потому отзывчив, тем более, что к неорганизованным студентам привык относиться свысока. Да еще просительное «дяденька», высказанное не без полудетского уважения со стороны парня постарше его самого. И сержант махнул рукой, дескать, ладно уж, подсажу, только быстро. Но все вышло даже быстрее, чем он предполагал. С двухметровой высоты повеселевший влюбленный одарил своего помощника ослепительной улыбкой и широким жестом, разом лишившим доверчивого сержанта головного убора, а после и звонким «спасибо, бывай!» уже с той стороны забора. Пока опешивший милиционер мысленно приводил случившееся в соответствие с необходимыми, оперативными действиями, похититель уже успел скрыться в селекционных кустах. Вместе с атрибутом служебного достоинства. Ловить его к этому времени не имело смысла.

Добытую фуражку Кадановка предъявил дружкам и выиграл халявную бутылку «Лимонной», которую все вместе и распили возле астрономического института. Фуражка была с почетом доставлена как охотничий трофей по месту проживания героя, и Кадановка с явным удовольствием повествовал всем желающим о подробностях ее приобретения. Как выяснилось впоследствии, напрасно. Через три дня к нему в комнату ввалились уже двое милицейских сержантов, один обиженный и другой, незнакомый, пребольно стукнули пару раз, отобрали вещественное доказательство и отвезли в шестое отделение, по дороге не скупясь на тычки и обещания мрачноватого, зловещего характера. В отделении Кадановке пришлось круто. Ехидный майор ни в какую не желал принять во внимание шуточный аспект налета на одного из своих подчиненных, и всерьез угрожал отчислением с возбуждением дела по статье за злостное хулиганство. От возмездия спас Кадановку срочный приезд отца, Платона Никандровича, военно-полевого хирурга первого ранга. Дело кончилось «строгачем» по комсомольской линии, и жуткой головомойкой от разгневанного предка. Однако, с тех пор у Сережи Кадановского стала ощущаться стойкая, категорическая несовместимость с поборниками народного щита и меча.