Тот понимал, Тимур видел по глазам. Но за пониманием дрожал остывший пепел безразличия и немого отчаяния. Он уже наблюдал такой взгляд — взгляд переломанного неудачами человека, жившего рухнувшей в одночасье идеей. На кухне, по ту сторону ополовиненной бутылки.

Он даже посмеивался над причудами ученого, не осознавая трагедии…

— Я похож на брата? — спросил Ворожцов, и чужая улыбка тронула его бледные, потрескавшиеся губы. — Похож, да?

— Ты похож на тряпку, — припечатал Тимур, стиснув зубы. Выцедил: — А если выйдешь, тебя порвут до конца.

— Все еще играешь во взрослого, — печально усмехнулся Ворожцов. — Не надоело?

Пропасть.

Глубиной в три дня.

Шириной в четыре смерти.

И две жизни.

Тимур, рискуя упасть с бревна, подошел к Ворожцову и положил ему ладонь сзади на шею. Притянул и упер лбом в свой лоб, сворачивая фонарик на сторону. Сжал попавшую в пальцы шевелюру, стиснул.

— Опомнись, Женька, — сказал он и вдавил башку упрямого ботана в свою собственную с такой зверской силой, будто хотел, чтобы у того лопнул череп. — Опомнись. Там никого нет.

Три дня.

Четыре смерти.

Всего две жизни.

И пустой экран наладонника…

Тимур так и не понял, куда делась метка на сканере. Просто исчезла, и все. Они с Ворожцовым вышли из дома, и через минуту он уже не был уверен, что эта метка вообще появлялась на ПДА.

Тихая улица, слепящее солнце.

Здесь, в Зоне, не все так просто, как кажется на первый и даже на второй взгляд.

Тут лучше доверять обыкновенным болтам, чем самому современному оборудованию. Зона показывает не всегда то, что ты готов увидеть. Иногда она пугает миражами, плетет вокруг узор из бритвенно-тонких линий, за которыми совсем не то, чего ждешь.

Перед глазами возник образ Леси. Память услужливо дорисовала и без того знакомые черты. Красивая, самая красивая в классе…

Тимур опустил веки.

Хлоп, и пустота.

Некоторое время они стояли и прислушивались к тишине. Ворожцов озадаченно переключал приложения на ПДА, искоса поглядывал на Тимура, соображал что-то.

Пусть соображает. Полезно. Здесь нельзя расслабляться ни на миг. Даже если кажется, будто все плохое, что могло случиться, уже случилось, и хуже быть не может.

Может.

Тут все гораздо сложнее, чем кажется. Тут никто не ограничивает твои действия. Тут свобода. Тут ты сам себе творец. Что может быть хуже?

— Как ты понял? — наконец решился спросить Ворожцов. Ну, про то, что метка пропадет?

— Не знаю, — ответил Тимур. — Уверен, что она вообще была?

Казалось бы, этот встречный вопрос должен был окончательно загнать Ворожцова в тупик, но тот лишь нахмурился еще сильнее. Значит, тоже не уверен. Значит, эта метка действительно могла существовать только в их воображении. Но как?

— Не могло же нам одновременно почудиться, — задумчиво предположил Ворожцов, словно услышал Тимуровы мысли. — Или… могло?

— Фиг знает, — пожал плечами Тимур, не сводя с него глаз. — Ты у нас умник.

— Не хотел тебе говорить… — Ворожцов замялся на секунду, но потом продолжил: — Я давно заметил одну странность. С тех пор, как мы переплыли через реку, стали происходить некоторые вещи…

— О, ты тоже заметил? — не удержался от подначки Тимур.

— Не, ты не понял, — отмахнулся Ворожцов, не обратив внимания на иронию. — Я не о мутантах с аномалиями. Некоторые вещи, они как бы не просто происходят…

— Типа, нам что-то подбрасывают и смотрят, как выкручиваться будем? — подыграл Тимур.

— Вроде того, — кивнул Ворожцов. — Даже не то чтобы выкручиваться, а просто — как отреагируем… Игрушки те, зверюга в ангаре, экскаватор… Теперь вот — эта метка на сканере.

— Я тоже сначала так думал, — признался Тимур. — Только потом понял: нет здесь никакого сверхразума или еще чего. Никто нас не изучает, никому мы на фиг не сдались.

Ворожцов оторвал взгляд от экрана и уставился на Тимура. Показалось, или за дрожащим пеплом снова затлел уголек?

— А что же тогда? — с какой-то легкой обидой в голосе спросил он. Ага, не привык умник оказываться в роли непонимающего.

— А ничего, — покачал головой Тимур. — Оно просто происходит, и все. А смысл мы уже сами выдумываем. Кто во что горазд.

— Как в жизни, — сорвалось с губ Ворожцова.

— Как в жизни, — эхом отозвался Тимур. — Ну что, отпустило, бойскаут?

— Более-менее.

— Пошли.

Следующий дом оказался полон ржавых нитей, свисающих с потолка. От этих косм детектор зашкаливало: светлые пятна сливались в единую массу, словно вся изба была наполнена одной бесформенной аномалией до краев.

Тимур бросил болт. Железка пролетела сквозь первую завесу и увязла в следующей. Косматая ржавчина никак не отреагировала.

Ворожцов отстранил его, подошел ближе и осторожно попробовал сунуть в рыжие лохмотья палку. Ничего.

— На драные занавески похоже, только из проволоки, — хмыкнул Тимур. — И ноль реакции.

— Больше поросль какую-то напоминает, — не согласился Ворожцов. — Подожди-ка…

Он отошел к забору, сорвал кустик лебеды и вернулся. Бросил на лохмотья. Раздалось еле слышное шипение. Листья, соприкоснувшиеся с рыжими нитями, моментально пожухли, стебель покрылся ожогами.

На порог упали скукожившиеся остатки кустика.

— Хм, как раскозявило. — Тимур выпятил нижнюю губу и рефлекторно отступил на шаг. — Если б мы сунулись, было бы не круто.

— Похоже на химический ожог, — сказал Ворожцов, обходя дом со стороны и поддевая приколоченную ставню. — Помоги. В окно глянем, если прибора там нет, пойдем дальше.

Прибора в заросшей нитями комнате не оказалось. Обстановку сквозь мутное стекло разглядеть не удалось, но и без того было ясно: ставить эксперимент в таких условиях не решился бы даже сумасшедший. Да и аномалия явно не та.

— Сколько еще осталось? — спросил Тимур.

— Чего «сколько»? — не сообразил Ворожцов.

— Домов прочесать.

— А-а… Три штуки. В следующем одна аномалия, и дом неплохо сохранился. Надеюсь, там.

Соседний с «косматым» дом и правда выглядел крепким. Но, как выяснилось, только снаружи. Изнутри его словно взбили миксером: о существовании межкомнатных дверей напоминали только огрызки коробок в проемах, вся мебель была переломана, утварь искореженными ломтями валялась по углам. В толстых бревнах торчали мелкие осколки посуды и зеркала.

А посреди большой комнаты едва уловимо дрожал воздух. Под потолком медленно кружила пуговица от разодранной в лоскуты подушки. Перекошенная картина торчала в разбитом окне, словно ее запулило туда мощным ураганом. Только не снаружи, а изнутри.