От чего мне больней интересно?

От чего я чувствую себя преданной и брошенной?

Хорошо бы…. Хорошо бы из-за Лисицына. Мне кажется, так было бы лучше.

Но…

Конечно же это не так!

С обреченным тоненьким вжихом проскальзывает такой тугой уголок на корсете платья. И длинное, прекрасное платье белой русалки соскальзывает с меня, подчиняясь безмерно наглым, бабуиньим рукам.

– Господи! – Он замирает глядя на меня, на кружевной белоснежный комплект белья стоивший мне даже больше чем само платье. Зато в нем я казалась такой нежной, такой чистой. Достойной лучшего отношения и настоящей семьи!

– А ты думал, я рясу под платьем прячу, да? – его заминка меня раздражает. Я бы хотела, чтобы он приступил к делу быстрре.

Если уж не могу удержаться, то хотя бы отделаться от него побыстрее!

А Ройх не торопится ни начинать, не заканчивать, лишь облизывает меня глазами своими темными. Спускается взглядом до зоны кружевного треугольника и мне становится еще хуже. Потому что пусть даже освещение тут совершенно никакое, но ведь наверняка же видно ту часть кружева что намокла, отяжелела и плотней прилипла к коже. Боже, ну зачем она вообще нужна эта “зона возбуждения”? Кто её придумал? Тоже поди этот черт?!

А Ройх ко всему прочему, еще и смотрит именно туда. Не отрывается. Мои щеки начинают гореть, а зона возбуждения – совершенно точно, медленно разрастается.

Он целует мое колено, и я от этого вздрагиваю.

Почему? Зачем? Он всегда на меня свысока смотрел. А тут такое…

Еще один поцелуй – нежный и долгий, не чета тем лихрадочным, паутина которых до сих жжет кожу на моих плечах – только на этот раз достается другому колену.

Жар нарастает. Странно, что вокруг меня от невыносимой этой духоты не испаряется кислород.

Ниже, ниже, ниже…

Мой мир в огне. Я – где-то на грани! Вот-вот умру от стыда. Вот-вот рассыплюсь тучей серого пепла.

А по бедрам моим от точки до точки путешествуют мягкие, ядовитые губы. И после каждого касания в моей крови становится все больше отравы, все больше жары.

– Эй! – Ройх окликает меня уже у самой “границы”. Окликает и трется колючей щекой о тонкое кружево, – вы позволите, миледи?

Наверное, он смеется. Это так обидно, даже предполагать, что он-то может сейчас остановиться, а я – я нет. У меня слетели настройки, отсутствуют тормоза, мне давно пора в техосмотр, тьфу ты, к психиатру.

– Жги, – вырывается из моего рта откровенное, но я все-таки нахожу в себе силы оставить себе лимит самоуважения в этой бойне, – может все-таки заработаешь хорошие чаевые!

– Может! – соглашается он насмешливо.

Это конец. Конец!

Я замираю, в осознании, пока тонкие трусики скользят по моим ногам. Неторопливо, неспешно. Я бы хотела, чтобы он дернул их резко, тогда может быть, я бы напугалась, одумалась, сбежала…

Он вкрадчив словно яд болиголова, проникает в мою кровь по молекуле. Не останавливается. Даже несмотря на то, что три четверти меня уже поражены им. И невозможно дышать, невозможно молчать, особенно когда длинный язык приветливо касается пульсирующей алой горошинки там, между нижних моих губ. Касается, проходится неторопливо сверху вниз, толкает.

Он набирает ритм с нуля и разгоняется за несколько минут.

Он не хочет меня спугнуть, он смакует и осознанно меня дразнит.

Лижет и выныривает.

Лижет и выныривает.

– Юл, Юл, Юл… – я задыхаюсь его именем, а мозг мой пытается проорать сквозь туман, – уйди, уйди, уйди.

Зря пытается. Сейчас я способна только на два звука, и как бы не старалась, с каждой секундой мой голос звучит все громче, откровеннее, выдает с головой мое безумие.

Он не уйдет. Я обречена! На это…

Тело выгибает дугой, от первой судороги мощнейшего оргазма. Сильные руки удерживают меня на весу, не дают ускользнуть от языка-мучителя, помогают ему продолжить свое гнусное дело.

Вторая судорога, третья…

Слабее, слабее, слабее…

Сойти с ума оказывается так просто…

– Дурочка моя, прекрасная, – слышу шепот и цепляюсь за него, чтобы вынырнуть из жаркой бездны. Превозмогаю слабость и шум в висках. Сажусь, покачиваясь. Мир трясет, оргазм и шампанское оказались почти критической нагрузкой. И все-таки, есть польза от стараний Ройха, я слегка протрезвела. Достаточно, чтобы найти взглядом сначала трусики, потом – отброшенное платье и взяться за них.

Гордость моя пользуясь просветлением пытается отвоевать свое, но… Я неожиданно кратко её затыкаю.

Я не собиралась жалеть об этой ночи. Даже если бы я попала на оргию – не стала бы. А тут, всего лишь бывший.

Ныряю в платье как рыцарь натягивал доспех, проснувшись ночью под лязг мечей. Ощущаю прикосновение к плечу, дергаю им резко.

– Я передумала. Я больше не хочу!

И вправду – что еще мне нужно? Оргазм я получила, напряжение сбросила! Какое мне дело, что Юлий Владимирович хотели больше?

Я жду настойчивости, напора, а пальцы Ройха снова возвращаются к моему плечу, только на этот раз, они не спускают вниз слабо висящую бретельку, а напротив – поднимают её на плечо. Поправляют. А потом, шнуровка на спине стягивается резко, как могут стянуть только мужские руки…

– Согласен, котенок, – мягко шепчет Ройх мне в самое ухо, – я больше еще и не заслужил.

Я оторопело смотрю на него. Непроницаемого такого, снисходительного. У него колом стоит, я вижу, даже не опуская глаз, а он сидит и в ус не дует. Определенно, этот Ройх мне еще не знаком. У того, кого я помню было одно правило – я хочу сейчас, а на все остальное похрен.

А этот…

Смотрит. Позволяет мне одеться. Даже помогает подтянуть шнурки, застегнуть крючки…

– Одну минуту, котенок, – окликает меня Ройх, когда я как раз собираюсь наконец вернуть свой подол на место и встать.

Таки решил не дать мне уйти? А как хорошо начинал-то! Я почти поверила, что что-то в нем переменилось.

– Ты обещала чаевые, – не моргнув и глазом напоминает эта сволочь.

Серьезно? Интересно даже стало, какую цену он себе назначит!

– И что же ты хочешь? – скрещиваю руки на груди.

– Сущий пустяк, малышка, – он падает вниз со скоростью молнии, только внезапно – я ощущаю на своем бедре только его дыхание и больше ничего. А потом мужчина резко дергает головой и выпрямляется. В его зубах остается моя алая подвязка невесты, которую он сдернул с моего бедра. Видимо ленты-завязки ослабли, раз она так легко поддалась. Или их ослабил кто.

– Увидимся, котенок, – Ройх улыбается мне широко, многообещающе, и быстрым шагом выходит из привата, в который меня затащил.