– Ох, Тав… – сказала Изабель и положила голову на плечо сестры.

– Я бы сама за него пошла. Честное слово. Пожертвовала бы собой, лишь бы ты была счастлива, – храбро предложила Тави.

Гуго повернулся к ней и обиженно посмотрел на нее.

– Пожертвовала бы собой? – повторил он.

Изабель была глубоко тронута. Она знала: ее здравомыслящая умница-сестра никогда ничего не говорит просто так, красного словца ради. К своим словам Тави относилась всерьез.

– Неужели ты действительно смогла бы это сделать? Избавить меня от судьбы, которая хуже смерти?

– Хуже смерти? – повторил Гуго.

– Конечно хуже. Только представь нас обоих женатыми, – ответила ему Изабель. – Как мы доим коров и делаем сыры – всю жизнь, до самого конца.

Гуго побледнел.

– Ты и я. В одном доме. На одной кухне, – угрюмо добавил он.

– В одной постели, – поддакнула Тави.

– Господи, Тави, хватит об этом! – оскорбленно сказала Изабель.

– Я просто добавляю необходимую величину в уравнение супружеской жизни.

– Ну так не добавляй!

– Пари держу, что ты храпишь, Изабель! Такие, как ты, всегда храпят, – сказал Гуго.

– Ах вот, значит, как? Ну, тогда ты пердишь всю ночь напролет!

– А ты пускаешь слюни в подушку.

– А у тебя изо рта воняет.

– А у тебя – ноги.

– Не так, как твои. На целую четверть меньше.

– Вместе завтракать. Обедать. Ужинать. Двадцать лет подряд видеть за столом твою физиономию. А то и тридцать. Если совсем не повезет, то пятьдесят, – сказал Гуго.

– Пятьдесят лет, – простонала Изабель. – Господи, только представьте себе этот ужас.

Гуго с побледневшим, цвета свиного сала, лицом сказал:

– Нет, надо найти какой-то выход.

Изабель ожидала услышать от него еще одну гадость, еще одно оскорбление напоследок. Но ничего такого не случилось. Вместо этого Гуго, глядя себе на руки, произнес:

– Я боюсь тебя, Изабель. Я в жизни не встречал таких девушек, как ты. Ты – настоящий боец, ни черта не боишься. И никогда не сдаешься. Просто не умеешь, и все тут. Я еще никогда не видел, чтобы кто-нибудь с такой скоростью рубил капусту, и все за чашку овощной бурды, которую моя мать называет супом. Тебе же никто не нужен. И меньше всех – я. – Он поднял голову. – И на тебе я тоже не хочу жениться, Тави. С тобой не страшно. Просто у тебя мозги набекрень.

– Вот спасибо, – ответила Тави.

– Мне не нужна девушка отчаянная. И с мозгами набекрень тоже не нужна. Мне нужна девушка милая. Такая, для которой я стану всем на свете, а не такая, которая весь свет хочет перевернуть вверх тормашками. – И он откинулся на стенку амбара. – Тави, ты что-нибудь придумаешь?

– Пытаюсь. Изо всех сил.

Гуго вздохнул.

– И где только пропадает этот Леон Ньюданардо, когда он нужен? – спросил он.

Тави невесело рассмеялась.

– В самом деле – где?

– Я хочу сказать одно: что бы обо мне ни говорили, не верь. Богом клянусь, это неправда.

Феликс работал в мастерской хозяина, вырезая полковые знаки отличия на крышке гроба – в нем должны были похоронить лейтенанта. Теперь он медленно повернулся к девушке.

– А что ты такого сделала, Изабель? – спросил он, и уголки его рта дрогнули, готовые раздвинуться в улыбке.

Изабель, теребя краешек жакета, уставилась на усыпанный опилками пол:

– Дала слово Гуго.

Резец выпал из руки Феликса и с громким стуком ударился о крышку гроба.

– Что?

Изабель резко вскинула голову:

– Но я в этом не виновата!

Двое других мужчин, работавших в мастерской, тоже обернулись и с любопытством посмотрели на Изабель.

Феликс, зардевшись, схватил Изабель за руку и потянул за собой. Вместе они пробежали через длинную мастерскую, мимо гробов на козлах, мимо верстаков с инструментами и выскочили через дверь в задней стене. Дверь вела в конюшню, где помещался фургон, на котором хозяин мастерской развозил заказы; здесь же стояла пара рабочих лошадей.

Едва за ними закрылась дверь, Изабель со скоростью миллион слов в минуту кинулась объяснять Феликсу, что случилось и как Тетушка принуждает ее и Гуго пожениться ровно через неделю.

– Но мы обязательно что-нибудь придумаем, Феликс. Я, Гуго, Тави… мы все ищем какое-нибудь решение, – заверила она его. Глядя в открытую дверь конюшни, она добавила: – Я… мне пора возвращаться на рынок. Гуго с фургоном один, а народу сегодня много…

После того завтрака у мадам прошло уже два дня, и вот Изабель наконец выпал случай поговорить с Феликсом, рассказать ему, что случилось, объяснить, что она сама не имеет ни малейшего намерения продолжать эту помолвку, пока до него не дошли сплетни. Ведь Тетушка рассказывала об их скорой свадьбе каждому встречному и поперечному. Она даже заказала пекарю торт, оповестила священника о том, что его услуги скоро потребуются, и предложила оплатить свадебное платье.

Изабель говорила, а Феликс слушал – молча, опустив руки и устремив глаза в пол. Он не пошевелился и не сказал ни слова, даже когда Изабель умолкла.

– Феликс? Феликс, скажи хоть что-нибудь, – умоляла она, боясь, что оскорбила его и теперь он сердится.

– Из него выйдет хороший муж.

Изабель моргнула, ошеломленная.

– Он не так уж и плох, – добавил Феликс.

– Вот сам за него и выходи!

– Я только хочу сказать, что, может, тебе стоит подумать как следует.

Потрясенная Изабель сделала шаг назад. В словах Феликса ей чудилось предательство, а незнакомая грусть, туманившая его лицо, сбивала с толку. Всего минуту назад известие о помолвке вызвало у него возмущение. И вот теперь он велит ей подумать.

– Феликс, зачем ты так говоришь? – спросила она. – Гуго не любит меня. Он любит Одетту. А я не люблю его. Я… я люблю тебя.

Ее слова были для него как удар ножом в сердце. Изабель сразу поняла это, и ей стало очень больно.

– Я не должна была этого говорить? Первым в любви должен признаваться мальчик, да? Такое правило? – залепетала она, совершенно сбитая с толку. – Вечно я все перепутаю. Если бы я знала, что такое правило существует, то я… но я думала, что мы…

– Давай сядем, – сказал вдруг Феликс и указал на деревянную скамью.

– Я не пойду замуж за Гуго! – сердито отрезала она, чувствуя, как на глаза набегают слезы.

– Хорошо, Изабель. И не надо. Тебе не придется.

«Что он хочет этим сказать? Почему ведет себя так странно?» – подумала девушка.