Панин взглянул на Правоторова и прикусил язык. Парень навострил уши в прямом смысле, они торчали из его головы, как два отдельных предмета, вытянутые и продолговатые. «Этот сдаст за любое лишнее слово, ему только слабинку почувствовать, сразу сожрёт. Нельзя с ним по-человечески!» — подумал Фрол и ощутил смертельную усталость. Он-то думал, что в этом суровом краю нет места подлости и измене, здесь, в тайге, счёт идёт по высокой планке, но, видно, ошибся. Здесь, как и везде. Подлость в любой местности одинакова, и уши у неё торчат, как у зайца на макушке.

— Правоторов, а у тебя есть портфель?

— Есть, товарищ уполномоченный, — покраснев, сознался активист, — только вы об этом никому не рассказывайте.

— Почему? Что в этом плохого? — засмеялся Панин.

— Засмеют! Как пить дать — засмеют. У нас на это дело большие мастера водятся, — обиженно поджал губы активист.

— Да ладно, Правоторов, не бойся, вот закончим переселение и заживёте тут, как на юге!

Фрол никогда не был на юге. Он вырос в деревне под Новосибирском, отец батрачил у соседа, справного мужика, часто помогал с посевом и уборкой урожая. Иногда брал на работы детей. Фролу нравился сосед, хороший мужчина, но у него рождались одни девочки, погодки. Сосед в одиночку не справлялся с большим хозяйством. От жены проку не было, сколько Фрол помнил, она всегда с животом ходила, почти каждый год рожала, без перерыва. Отец Фрола тоже не бедно жил, за хозяйством следил, всё у него ладилось, но часто не везло. То посевы градом побьёт, то урожай помёрзнет, но он не унывал, прирабатывал на стороне, то у соседа, то ещё у кого-нибудь.

Панины не бедствовали, жили не впроголодь, отец и семью содержал, и за куском хлеба к людям не бегал. После коллективизации богатого соседа увезли в ссылку, его дочек тоже куда-то сдали. Осталась одна жена, она в ту пору беременная была, но её выселили из дома, и она где-то пропала вместе с едва народившимся ребёнком. Фрол полностью поддерживал решение сельского схода о высылке богатого соседа. Ему не нравилось, что отец когда-то ходил у него в батраках.

Деревня побурлила, люди долго делили чужое имущество, а когда поделили, пошли одни беды. Неурожай из года в год, падёж скота, все постепенно нищали. Панины оголодали первыми. Отец Фрола отказывался идти в колхоз, ссылаясь на хилое здоровье, полностью утраченное на батрацких работах. И в активисты не пошёл; сказал приезжим людям, подбивающим его занять место председателя: мол, не моего это ума дело, голодных людей в колхоз сгонять. Его хотели забрать в Новосибирск, но передумали. Видно, побоялись утратить наглядный экземпляр тяжёлого батрацкого труда. Вот тогда-то отец и велел Фролу отбыть в большой город.

— В Новосибирск, чё ли? — огрызнулся Фрол, боясь вступать с отцом в перепалку. Они давно ссорились, один раз дело до драки дошло. Фрол уговаривал отца идти в колхоз, а сам хотел оформиться учётчиком. Самое дело для бывших батраков, но отец воспротивился и стал гнать старшего сына в большой город.

— Не, туда не надо, в Новосибирске чека лютует, в Томск давай. Там и город поменьше, и начальство подобрее, — буркнул отец, осматривая избу.

— С чего это подобрее там начальство-то? — удивился Фрол. Никогда он не слышал такого, чтобы в одном городе начальство было злое, а в другом доброе.

— А где город поменьше, там и люди на виду. Всё зло наружу прёт. Люди-то стыд ещё не совсем потеряли. Маненько осталось.

На том и закончился разговор. Уже на следующий день Фрол на попутной машине добрался до Новосибирска, а оттуда без билета и паспорта умудрился доехать до Томска. И там ему повезло. Встретил на вокзале земляка, тот работал каптенармусом в охране, он и устроил Фрола простым конвойным. Но прошло немного времени, и хитрованка-судьба забросила деревенского паренька так высоко, что стоит сейчас перед ним сельский активист Правоторов и сгорает от жуткой зависти: до того ему хочется быть таким, как Фрол Панин.

Они ещё потоптались по палубе, как два петуха, но быстро успокоились, едва не оглохнув от окрика Николая. Тот высунулся из рубки почти по пояс и заорал, заглушая клёкот орланов:

— Вона, ваше Назино-то! Приплыли!

Активист с Фролом обернулись и увидели, что остров будто сам стремится к ним, наезжая всей громадой на катер и застилая горизонт непроходимым лесом. Фрол пригнул голову, краем глаза заметив, что Правоторов тоже согнулся. Казалось, что остров летит на них сверху, стремясь обрушиться на катер своей громадой. Верхушки кедров смыкались в небе, заслоняя палящее солнце. Фрол выпрямился, проводив взглядом стаю орланов, потрогал портупею. Пистолет на месте, в каюте есть винтовка. С таким арсеналом никакой остров не страшен. С этими мыслями уполномоченный Фрол Панин спустился по трапу.

Глава четвертая

Орланы покружили над островом и улетели в тайгу. Птицы не любят, когда нарушают тишину, а беспокойные люди принесли с собой целую какофонию звуков: шум мотора, крики, визг и ругань, перемежающиеся плеском воды. Всё шумело и звенело, как в бешено грохочущем составе.

Фрол проводил взглядом птиц и ступил на песчаный берег. Зловещие орланы давно улетели, но ощущение беспокойства осталось. Вслед за Паниным спустился Правоторов, за ними матросы с мешками и котомками. Фрол запнулся о суковатую палку, лежавшую у воды, активист налетел на него, но оба устояли. Впереди было что-то ужасное. Фрол не хотел верить в то, видел. Перед ним стояли, лежали, бродили вконец истощённые люди, полураздетые, босые, многие голые. На берегу горели костры, вокруг которых сидели, склонив головы на колени, измождённые старики и старухи, похожие на привидения.

— Это что? Поселение?

Вопрос повис в воздухе. Правоторов испуганно озирался. До этого дня он не был на острове. На партийном совещании комсомольцам вменили в обязанность отлавливать всех, кто совершит побег с острова, переплыв реку, что они и делали, исправно получая скромное вознаграждение за поимку или отстрел беглецов.

— А