как говорится, душа нараспашку. И если обычные маги, способные видеть магию, ауры различают, как неясные пятна, то Видящие буквально слепнут от вида ауры особо сильных волшебников.

В прежние времена Видящих было больше. Да и просто магов, способных рассмотреть силовые потоки — тоже. Именно поэтому скрывать ауру за природными щитами в магическом обществе всегда считалось признаком уважения к окружающим и воспитанностью. И только детям прощалось откровенное «сияние».

Дамблдор же в магическом спектре просто слепил всех вокруг себя. Возможно, он не знал о правилах приличия. Или думал, что великому волшебнику положено сверкать как рождественской ели, демонстрируя мощь. Но он мало того, что лишь раздражал этим чистокровных, совсем не зря в кулуарах называвших его невоспитанным полукровкой, так еще и Видящие, вроде Малфоев, давно прекрасно рассмотрели, что все это сияние исходит не от самого волшебника, а от десятков артефактов, которыми Светоч облепляет себя, как заправский нюхлер.

— Именно поэтому он носит такие аляповато яркие мантии, — пояснил нам Драко. — На фоне звезд, снитчей и тому подобных рисуночков не видно рун, а кристаллы смотрятся обычным украшением, хотя каждый такой камешек — накопитель.

Во время того разговора я заодно узнала, что сама сияю очень ярко. Ярче многих сверстников, что говорит о высоком магическом потенциале.

А еще, что волшебная палочка обычно сливается с аурой мага. Но не в случае Дамблдора. Его палочка выделяется на фоне сверкающей искусственной ауры.

— Его палочку я вижу как серебристый росчерк с черными искрами. От нее веет чем-то… холодным? Нет, ужасающе ледяным, — пояснил Малфой. — Родная аура директора не такая… мрачная.

Я тогда едва удержалась от замечания, что палочка, созданная Смертью, не может выглядеть как-то иначе.

— А если не может снять, то почему в Мунго не обращается? — снова сделав вид, что я маленький и наивный мальчик, бросила я вопрос в воздух и искоса глянула на декана.

— Это не ваше дело, Поттер, — устало ответил Снейп.

Сколько я ни всматривалась, зельевар не казался мне слишком обеспокоенным. Почему-то казалось, знай Северус Снейп о Лорде в затылке коллеги, вел бы себя иначе. Да и Драко подтвердил мою догадку, описывая ауру преподавателя ЗОТИ. То ли Тот-Кого-Нельзя-Называть был слишком слаб, то ли умел хорошо прятаться, но присутствие подселенца заметно не было. А состоянию преподавателя тот же блондинчик нашел дюжину объяснений. Опытный в темных искусствах Снейп наверняка объяснил себе все еще лучше.

Готовясь к этому разговору, я провела довольно много ночных часов в Библиотеке, надеясь найти какое-нибудь подходящее диагностическое заклинание. Но в общем доступе нашлось что угодно, но не чары, способные определить присутствие в теле человека еще одной души. И это притом, что маги, похоже, придумали распознающие заклинания абсолютно для всего. Я даже нашла большое пособие для колдомедиков, где упоминалось двенадцать способов определить целомудрие ведьмы или волшебника и в два раза больше заклинаний для выявления совершенного над кем-то насилия. Кстати, ментальное насилие в магическом мире приравнивалось к физическому, так что чтение чужих мыслей без разрешения могло повлечь за собой наказание. Правда… опытные легилементы проворачивали это практически незаметно.

Уже не надеясь найти что-то полезное, я наткнулась на небольшой трактат одного американского исследователя, который жил на два мира и очень интересовался маггловскими науками. Тонкая тетрадка каким-то образом очутилась в другом разделе, хотя мадам Пинс строго следила за своей вотчиной. Трактат с магической точки зрения в пух и прах разбивал теорию Дункана Макдугалла о весе души, к тому моменту уже раскритикованную другими маггловскими врачами. Тут-то я и вспомнила, что когда-то читала о данной теории в какой-то художественной книге. И пусть теория была ошибочной, но для моей затеи подходила куда лучше, чем простое заявление в лоб: «Знаете, профессор Снейп, кажется, профессор Квиррелл под тюрбаном носит кусок Того-Кого-Нельзя-Называть!»

— А разве профессор Квиррелл не должен поспешить с лечением? — спросила я осторожно. — Он же с детьми работает.

— Темные проклятия не заразны, мистер Поттер, — заверил меня зельевар. — За редким исключением. Ваш преподаватель не опасен.

— Да, а вот сумасшедшие для окружающих — очень даже, — как бы задумчиво произнесла я. — Знаете, как-то дядя и тетя смотрели одну передачу… Там было что-то про известные мистификации и всякие выдумки, в которые верят люди. И там упоминалась одна теория, будто бы душа человека весит двадцать один грамм. В начале века один американский врач провел исследование на этот счет... Он взвешивал людей до смерти и после нее, кажется. Но его доказательства быстро опровергли.

Снейп оторвался от проверки эссе и даже попытался сделать вид, что слушает.

— Это все бред, конечно, но иногда так посмотришь на какого-нибудь человека… как он себе бормочет под нос… как то заикается, то говорит нормально… и начинает казаться, что эта теория самая настоящая истина, а странные люди — не странные вовсе. Просто у них душа тяжелее, чем у других. Будто к ним прицепилось что-то. Лишнее. Грамма так три. Магглы называют это одержимостью. Профессор Квиррелл точно безопасен для окружающих?

Выражение лица декана почти не изменилось. Он только совсем немного нахмурился. И выставил из своих владений через считанные минуты после этого разговора.

31

Когда выяснилось, что имя «Гарри Поттер» уже внесено в список остающихся на каникулы в Хогвартсе, я ни капельки не удивилась.

«Терпи, Линка, — велела я себе, когда МакГонагалл обходила столы и уточняла злополучный список. — Терпи. Нужно временно усыпить бдительность Дамблдора».

Пусть верит, что я не могу выносить Дурслей, а в остальном — предсказуемая фигура в его игре.

Из Слизерина оставалась я одна. Ребята за меня переживали, обещали писать и присылать гостинцы из дома. Я же дала слово нашей мамочке Панси, что не буду скучать, а Невиллу — что присмотрю за Тревором. В остальном же перспектива единоличного царствования на факультете почти две недели меня не тяготила. Зато эта новость лезвием топора упала на голову декану, осознавшему, что он-то ни на какие каникулы никуда уехать не может и будет заперт в подземельях со своим личным наказанием в моем лице.

— Гарри, мальчик мой, — дружелюбно сказал Дамблдор на первом ужине после отъезда школьников, когда немногочисленные обитатели Хогвартса собрались за одним столом и раскладывали еду по тарелкам,