– Его светлость сделал отцу предложение относительно меня. Поэтому отец и застрелил сэра Персиваля.

– Я знаю, миледи. Но вас это не должно волновать. Доверьте это нам. Идите и приведите себя в порядок. Как только его светлость будет в состоянии, он захочет отсюда уехать. Еще не хватало, чтобы вы слегли. Обещаю вам, что он в безопасности под моим присмотром. Даже в большей, чем вы думаете.

Эти сны когда-нибудь прекратятся? Была глубокая ночь, и над ней стоял Клаус, полностью одетый – в переброшенном на плечи сюртуке и рубашке, надетой поверх повязки. Почему он приснился ей именно таким? Она засыпала его вопросами…

– Тс-с-с, mittkostbart, просыпайтесь, – нежно прошептал он. – Нам нужно уезжать, пока остальные засели в игровом салоне.

– Клаус? – выдохнула она. – Это вы! Я думала, это сон. В последнее время так сложно понять, сплю я или нет.

– Тс-с-с… У нас нет времени. Накидка, в которой вы приехали, еще не высохла. Я взял на себя смелость… – Он кивком указал на гардероб. – Накиньте эту мантилью. Свен и Генрик ждут нас в экипаже.

– Но вы ранены! – воскликнула она. Он быстро, но нежно зажал ей рот.

– Ни звука! – шепнул он. – К черту рану. Это скорее царапина. Я должен вытащить вас отсюда, пока все не началось заново.

От этих слов у Бэкки мороз пробежал по коже. Что он имел в виду? Секунду она лежала неподвижно, вглядываясь в его лицо, смутно освещенное неярким лунным светом, льющимся в окно. Как же он бледен! Казалось, кровь не бежит у него по жилам. Его глаза, устремленные на нее, напоминали два блестящих черных оникса. Из-за расширенных зрачков от глубокого синего цвета глаз не осталось и следа.

Бэкка не проронила больше ни слова. Она выбралась из кровати и надела туфли. Он заботливо завернул ее в мантилью, на секунду прижал к себе, словно боялся потерять, и вывел в коридор.

– Ни слова! – предупредил он. – Я все объясню, как только мы выберемся отсюда.

– Но ваше плечо… – Она воскликнула это шепотом, чем никак не нарушила тишину их поспешного отъезда. – Царапина, как же! Да вы истекаете кровью! Это видно даже сквозь рубашку.

– Анна-Лиза позаботится обо всем, – прошептал он успокаивающе. – Здесь никто не умеет врачевать так, как она.

Внезапно он остановился, развернул ее к себе и впился в ее лицо матовыми, черными как ночь глазами.

– Вы намерены сбежать от меня, mittkostbart? Я помогу вам в любом случае… но я должен знать точно. Сумел ли я наконец доказать вам свою любовь? Согласны ли вы стать моей спутницей по жизни, Бэкка?

– Каким образом вы собираетесь мне помочь? – недоуменно спросила она. – Я… я не понимаю.

– Здесь вы в опасности. Я избавлю вас от нее независимо от вашего решения, даю вам слово джентльмена. Но мне нужно знать, согласны ли вы принять меня. Моему сердцу нужно это знать!

– Да! О да! – выдохнула она в его мускулистую грудь. Казалось, его тело обмякло. Он застонал и крепче прижал ее к себе.

– Тогда идемте! – сказал он, нежно касаясь губами завитков волос, растрепавшихся и прилипших ко лбу. Его губы были сухими и горячими. – Ни слова больше, пока не сядем в повозку. Генрик умеет делать ее невидимой, не то что я.

Последнее он произнес как бы про себя, и хотя она не была уверена, что правильно поняла смысл сказанного, но уловила требовательность в голосе и, пока они не забрались в экипаж и не выехали на дорогу, не проронила ни слова.

Клаус так крепко прижимал ее к себе, что прерывистые удары его сердца заставляли и ее сердце биться чаще. Она провела рукой по его лицу. Он поцеловал ее влажную ладонь, крепко прижимаясь к ней горячечно-сухими губами, и застонал. Напряжение вытекло из него до последней капли, как будто кто-то открыл заслонку, и она прижалась к нему, водя рукой под сюртуком. Его тело горело огнем.

– Теперь, надеюсь, вы объясните мне, что происходит? – промурлыкала она.

– Вы сами будете рассказывать или лучше я? – спросил Генрик, заставив ее вздрогнуть от неожиданности. До того как он заговорил, Бэкка даже не замечала, что он уселся напротив. Она во все глаза смотрела на Клауса.

– Я в порядке, – выдохнул Клаус. – Я просто благодарю бога, которого даже не знаю, за этот момент, дружище.

Он вдохнул полной грудью, от чего вздрогнуло все его тело, и, успокаивая Бэкку, погладил ее по плечу.

– Я бы попросил Генрика поведать обо всем, поскольку именно он устроил наш побег. – Он горько рассмеялся, и следующие его слова были адресованы старейшине: – Я так часто бранил тебя за шпионаж, но на этот раз даже выразить не могу, насколько признателен тебе. – Он снова повернулся к Бэкке: – Мне очень жаль, потому что барон – ваш отец, mittkostbart, и это, признаться, единственная причина, почему я не повел себя… иначе. Короче говоря, способности Генрика неисчерпаемы, а чутье его никогда не подводит. Именно оно подсказало ему задержаться сегодня вечером у двери игрового салона. Он подслушал, как ваш отец, играя в карты с этим юным пьяницей Пэмброуком, снова поставил вас на кон.

Бэкка ахнула.

– Но ведь у вас же соглашение с отцом! Поэтому он и застрелил сэра Персиваля.

– В том-то и дело, – пояснил Клаус. – Мне так и не представилась возможность сделать ему конкретное предложение. Мне больно это говорить, но ваш отец – не джентльмен, mittkostbart. Он наверняка вспомнил мои слова о том, что соглашение теряет силу, если на поле происходит что-то из ряда вон выходящее. Либо просто не смог удержаться от искушения еще раз испытать судьбу.

– У него практически не осталось ничего, что можно было бы поставить на кон, – сказала Бэкка. – Он промотал земли, которые находились у нас в полной собственности, драгоценности матери, мои драгоценности – все.

– Скоро все это у вас появится снова.

– Не совсем, – вмешался Генрик. – Его светлость – джентльмен, причем до такой степени, что не стал говорить вам всю правду. Я же лишен столь благородных качеств, слава богам. Новая сделка вашего отца выходит за рамки игорного стола. Даже если он выиграет пари, вы все равно должны будете выйти замуж за Пэмброука. Сквайр – выскочка. Он сколотил свое состояние на каперстве[10], но я бы назвал это пиратством. Он до сих пор этим «балуется» и пообещал барону стабильный процент от своей добычи, если вы с ним поженитесь. Довольно сладкое утешение, если он вас потеряет.

Бэкка ахнула, и старейшина продолжил:

– У вашего отца, миледи, довольно стойкая неприязнь к… иностранцам, так он это называет. Сама мысль о смешении крови для него невыносима. Пэмброук предположил, что его светлость уже сделал официальное предложение руки и сердца и, несомненно, воспротивится такому повороту событий независимо от того, пари это или нет. На что ваш отец сказал, что вам, миледи, остался еще год до совершеннолетия и что он никогда не позволит вам выйти замуж за «немолодого изгнанного шведского проходимца». А тем более не за того, чье благородное происхождение доказывает только жалованная грамота, которая стоила больших денег и усилий. А когда Пэмброук продолжал настаивать, что противостояния с его светлостью не избежать, ваш отец предположил, что может быть еще одна дуэль, которая не закончится для его светлости так легко… или так безболезненно. Однако бежать в панике к его светлости и тащить вас всех в экипаж в глухую ночь меня заставило напоминание Пэмброука о том, что есть еще труп, о котором тоже не стоит забывать. Это и намек, что если он выиграет пари, то никому не нужно будет знать, что произошло тогда на дуэли… и скрытая угроза, что если обстоятельства сложатся не в его пользу… Я думаю, нет смысла продолжать. Полагаю, вы и так догадались. Пари – это так, для отвода глаз.