Коснулась колючей щеки плотно сжатыми губами и выскочила из комнаты… Ох, и чем же это так пахнет?

На раковине лежала вчерашняя рубашка Сокола: замоченный воротничок, судя по всему, долго и усердно терли. Прежде чем зашвырнуть эксклюзив от Gucci в ванну, я со злорадством отметила, что помада полностью не отстиралась.

…Качнулся на длинной цепочке золотой брегет…

Немного болела голова. То ли от недосыпа, то ли наоборот. В последнее время ни о каком режиме и речи не было, и мой бедный организм, за годы привыкший к определенному графику, не слишком хорошо относился к поздним чаепитиям и внеплановым побудкам.

…Темная улица, зыбкий свет фонарей…

Нервы опять же. Как-то не привыкла я к атакам зомби, похищениям и маньякам, режущим себя на кухне среди ночи. Суккубы мне тоже раньше не встречались. К счастью. Нужно будет тетрадочку господина доктора еще раз пролистать и заварить себе что-нибудь покрепче. Упокоительное… Тьфу ты! Успокоительное конечно же.

…Человек в инвалидном кресле…

Умылась холодной водой. Хорошо. А что до больной головы — в сумочке должен быть анальгин… Пока еще тот чай заварится.

Посмотрела в висевшее над раковиной зеркало…

…Бледное лицо, горящие глаза…

«Ты знаешь, что нужно делать!»

— Настя! Ну наконец-то! — обрадовалась моему появлению Натали. — Мы тут уже слюной захлебываемся.

— Мм… — Я принюхалась. — Понимаю. И что это?

— Антон приготовил омлет с грибами, гренками… Еще с чем-то. Но пока ты не придешь, даже попробовать не дает!

— Хочу, чтобы Настя первая оценила, — смущенно пролепетал охотник.

— Либо он решил тебя отравить, либо Сергею пора ревновать, — с ухмылкой вывел Сокол.

Сегодня колдун изображал из себя респектабельного джентльмена, восседая за столом с газетой в руках, в новой отглаженной рубашке, строгих костюмных брюках… и босой. А газетка наверняка прошлогодняя, с хозяйских антресолей.

— Снова куда-то собираешься? — Я проигнорировала его насмешку.

— Была такая мысль. А что, хочешь составить компанию?

— Похоже, Сергею в самом деле пора ревновать, — состроил злобную рожицу Серый.

— Давай ты потом этим займешься, а? — предложила Нат, ерзая на стуле от нетерпения. — Антош, дели уже свой омлетик! Не вынуждай меня повышать голос.

Голос… Далекий и близкий… Голос в моей голове…

— Хлеб забыли нарезать. — Я направилась к шкафу.

— Настя, ну вот же он! — Баньши указала на тарелку, на которой были разложены тоненькие кусочки пшеничного батона.

— Я черный хочу. У нас ведь остался?

Взяла из шкафчика нож. Аккуратно проверила пальцем лезвие — острый.

Обошла вокруг стола, ища доску для резки. Видела же где-то здесь!

— Антон, не заставляй людей нервничать. — Сокол отложил газету. — Накладывай. Обещаю, что не притронусь, пока Анастасия не снимет пробу.

Я стояла как раз за его спиной. Видела сильные широкие плечи, загорелую шею, темные волосы. Вдруг захотелось подойти к нему, прижать к себе, запустить пальцы в густую шевелюру…

— Настюха… — Сережка сглотнул. — Насть, т-ты чего?

Натали испуганно застыла с открытым ртом. Светлый замер с ложкой в руке, а на стене позади него выросла тень и медленно двинулась в мою сторону.

— Антон, не смей. — Голос Сокола звучал негромко, но ровно и уверенно. Даже несмотря на то, что я сейчас одной рукой держала его за волосы, а второй уже прижала к горлу отточенное лезвие кухонного ножа.

По щекам потекли слезы. Пальцы намертво вросли в рукоять. Надавить и резко в сторону…

— Ася, убери нож. Пожалуйста.

— Не… могу…

— Послушай меня. Слушай меня, только меня, поняла? Брось нож.

— Я не могу!

Сделай же что-нибудь, придурок! Усыпи меня, выруби! Иначе — надавить и в сторону. Я и так держу его из последних сил!

— Ася…

Он едва шевельнулся, и рука дрогнула. Вскрикнула Натали, зазвенела в шкафах посуда…

— Не надо… — Я захлебывалась слезами, но понимала, что не могу этому противостоять. Я знаю, что нужно делать: надавить и в сторону. Только так.

— Выйдите все. Антон, Сергей, Наташ, пожалуйста, выйдите.

Зачем он делает это? Зачем велит им уйти? Неужели не понимает, что у него нет шансов справиться с этим в одиночку? И у меня нет. Надавить и…

Я закрыла глаза. Пустая улица, темные окна домов… Фигура человека в инвалидном кресле под фонарем в конце темной дороги. Он ждет. Я должна ему помочь. Должна…

— Не слушай никого, только меня. — Голос Сокола заставляет вернуться в реальность. — Только меня, слышишь? Ты слышишь?

— Да, — всхлипнула я.

Рука уже болела от напряжения. Но если я расслаблюсь, если позволю ей жить своей жизнью…

— Я не могу тебе помочь. — Он сказал «тебе», а не «себе», словно это в мою шею сейчас врезалось лезвие ножа. — Я ничего не могу сделать, Ася. Ты сейчас закрыта для любого воздействия, кроме того, под которое уже подпала. Ты же понимаешь, что это не ты? Тебе ведь не за что меня убивать…

Зомби, спящие, суккубы, страшная сказка, в которую превратилась всего за неделю моя тихая, размеренная жизнь, — разве это не повод?

И человек в инвалидной коляске. У него Сережкины глаза и чужой, жесткий взгляд, Сережкин голос, но с резкими незнакомыми нотками. Он сказал, что я нужна ему. Я жизнь…

— Помнишь, мы говорили о доверии? — Колдун, еще секунду назад напряженный до предела, вдруг расслабился, мягкие волосы выскользнули из моих пальцев, и голова мужчины откинулась назад, уперлась мне в живот. — Я тебе доверяю.

Мгновение замешательства. Для меня, не ожидавшей от него таких слов. Для меня, не понимающей, что же он задумал. Сердце замирает. Рука с ножом неуверенно вздрагивает…

Дальше помню лишь сомкнувшуюся на запястье клешню. Резкий рывок. Помню, как что-то хрустнуло в плече и как тяжело стало дышать, когда лицо уткнулось в пахнущую дорогим одеколоном рубашку. Несколько болезненных ударов о столешницу выбили нож из не желавших разжиматься пальцев, и я почувствовала, что начинаю задыхаться, — никакой магии, только сдавившая горло рука.

— Прости…

Хотела сказать, куда ему пойти с этими извинениями, но воздуха не хватало даже на стон. А потом — темнота…

Длинная улица и человек в инвалидном кресле под еле светящимся фонарем…

— Что это? — Голос Натали долетал, казалось, с ночного неба.

— Все, что я могу сейчас сделать.