Единственный человек, который вызывал у меня приязнь и доверие — была Агафья Максимовна Сафонова. Но ее еще саму предстояло найти. И хорошо, если живой. В чем я совершенно не был уверен. Особенно после того, как сам едва не получил инфаркт.

Все дальнейшие события, и в этот день и в два последующих, показали, что мыслил я в правильном направлении и был недалек от истины.

2

Минут через двадцать у меня произошла встреча с другой парой, которая носила не менее загадочный характер. А может быть, даже еще больший, поскольку тут уже вообще было нечто мистическое. Я возвращался к Воскресенскому монастырю, где меня должны были ждать Алексей с Машей, как на дорожке мне попались две быстро идущие девушки. Головы их были покрыты темными платками, а взгляды опущены. Словом, ничего особенного, обычные богомолицы, только что молодые. Я бы и не обратил внимания, если бы не натужное покашливание одной из них. Уже пройдя с несколько десятков метров, я вдруг вспомнил: откуда мне знаком этот кашель? Да и внешность обеих девушек… Ба! Да ведь это же сама столь долго искомая нам Ухтомская! Позвольте, но кто же рядом с ней? Тут у меня вновь забегали мурашки по телу. Как тогда, когда я заглядывал в кабину грузовика. Я отчетливо вспомнил фотографию и двух запечатленных на ней подруг. Ухтомскую и Ажисантову. Но она же погибла, ее сбила машина? И даже кремирована. Голова моя, надо признаться, пошла кругом. Не часто встретишь разгуливающих покойников, да еще восставших из пепла. Это будет почище Грабовского и покруче Фауста Гёте! Тут все наяву. Ежели я на сей раз не получил какой-нибудь инсульт, то только потому, что и инфаркта-то оказался недостоин. Оба эти злодея, со странными неславянскими фамилиями, презрительно отвернулись от меня.

А девушки тем временем удалялись все дальше и дальше. Самое скверное, что у меня почему-то из головы начисто вылетели их имена! Галя, Люда? Наташа-Маша? Нет, Маша — это моя-его невеста. Мне ничего не оставалось, как громко заорать вслед:

— Эй! Эу! А ну-ка! Эй, вы! Да стойте же!

Но девушки не оглядывались, даже пошли еще торопливее. А куда мне за ними гнаться с моей хромой ногой? Я попробовал, но они передвигались гораздо быстрее меня. Как ящерицы в сравнении с черепахой. Потом набрали такую скорость, что почти побежали.

— Стоять! — кричал я, ковыляя за ними. — Эй! Эй! Кому сказал?!

Наверное, они меня слышали, но напугались еще больше. В конце концов, девушки так рванули, что через несколько секунд буквально исчезли на горизонте. Не знаю как Ухтомская, но покойница Ажисантова столь резво бегать бы не должна. Не по правилам это. Особенно в отношении преследующих их калек. Не спортивно просто.

Обиженный и расстроенный, я прислонился к дереву. Хотел даже закурить, но у меня не было ни сигарет, ни спичек. Да и место неподходящее. Да и бросил все-таки. Но тут вдруг из-за какого-то другого дерева высунулся Яков.

— Ты чего орешь? — озабоченно спросил он, протягивая пачку Мальборо. — Иду себе спокойно, слышу: крики! Ну, думаю, убивают кого. Как в Оптиной, когда трех монахов зарезали.

— А ты и об этом знаешь? — спросил я, отказываясь от сигарет.

— Я много чего… Так ты зачем орал-то? Здесь шуметь нельзя.

— Ну ты меня еще учить будешь!

— А что? Поучиться не грех. Вот я же учусь вашему православию. И не ору на весь Новый Иерусалим. Сохраняю душевный покой и равновесие. А у тебя это, должно быть, тоже посттравматический, послеаварийный синдром. Как у Маши. Та каких-то старушек ищет, а ты орешь благим матом. Вас надо обоих в Склиф. Я вас отвезу.

И он стал на сей раз внимательно изучать мои глазные яблоки.

— Да иди ты! — оттолкнулся от него я. — Еще один доктор выискался. Много вас.

А и верно, — подумалось мне, — и Брежнев, и Алексей, и Яков — все медики, кто по первой, а кто, может быть, и по второй профессии… Куратор с академиком, наверное, во врачебных делах тоже толк смыслят, как там, допустим, зубы рвать или ногти.

— Ну, не хочешь, как хочешь, — отозвался он, нисколько не обидевшись. — А в Москву я вас все-таки отвезу. Обязан помогать ближним. Так Христос учит.

— Вот только не надо, — сказал я. — И… отстань, пожалуйста! Недосуг.

Я, насколько мог поспешно, пошел прочь, а он громко прокричал вслед:

— Встретимся у собора! И не ори больше! Соблюдай тишину!

Сам ведь орет как оглашенный, подумалось мне.

Теперь я уже не плутал, а шел в правильном направлении, к главному храму Нового Иерусалима. Плутали мои мысли. Это что же такое получается? Мертвецы воскресли и собираются в Гефсиманском саду? Не встречу ли я теперь и Василия Пантелеевича Скатова, и Матвея Ивановича, и своих дедушку с бабушкой, и тетушку Ольги Ухтомской, как прыткую Свету Ажисантову? (Вот ведь вспомнились их имена, когда и не надо!) Но мне было ясно, что дело тут, конечно, в чем-то другом. Что мы знали о подруге Ухтомской? То, что она была вертихвосткой (со слов Кремля) и шалавой (по выражению соседей). И что ее кремировали после наезда грузовика. Но и смерть и похороны могли оказаться умелой инсценировкой. А зачем? Тут, разумеется, не обошлось без самой Ольги. Но какую обе они преследовали цель в этом довольно жутковатом фарсе? Подобными вещами просто так не шутят. Даже шалавы. Должны быть очень серьезные причины. Или очень сильный страх. Который даже больше страха оказаться погребенным заживо, пусть и в переносном смысле. Девушки могли решиться на такое лишь в предельной степени отчаяния. Если только не из-за каких-то иных побуждений, что я тоже не отрицал.

Другой вопрос: что они тут делают? Не ищут ли, так же, как и мы, Агафью Максимовну Сафонову? Или у них назначена встреча с дочерью Скатова? Или с каким-то третьим лицом? Опять много вопросов — и нет ответов. Чем дольше мы занимаемся этим делом, тем все больше загадок. Но иные тайны человеческих судеб все же приоткрываются. Например, история личных взаимоотношений Скатова Кремля — Сафоновой, история более чем полувековой давности, имеющая свое драматическое завершение. Два главных персонажа в этой пьесе жизни уже мертвы. Остается третья героиня. Занавес еще не опущен, спектакль не кончен. Зрители сами становятся участниками. Финал — впереди.

Мне почему-то вдруг захотелось позвонить куратору и академику, узнать, как у них-то там дела, в Лыткарино? Поубивали они уже друг друга или еще нет? У них своя пьеса, свой веселенький сюжет, который хорошо бы закруглился по-шекспировски: горой трупов. Чтобы не мешали нормальным людям спокойно жить и трудиться. И я набрал номер сначала Олега Олеговича, а потом Толи Кемеровского. Но связь в Подмосковье работала плохо. У меня сотовый вообще не первой свежести. Слышалась какая-то трескотня да отборный мат. А может быть, это и не трескотня была, а пулеметные очереди. Но мат точно. Который только в академии изящной словесности да на интеллектуальной выставке нон-фикшн и услышишь. Мысленно пожелав им обоим бороться и искать, найти и не сдаваться, я убрал мобильник в карман и подошел к Воскресенскому собору.

В условленном месте меня уже ожидали Алексей и Маша. Они беседовали со священнослужителем, который окинул меня внимательным, но доброжелательным взглядом. Он был выше среднего роста, лет пятидесяти, борода с сединой и василькового цвета глаза с пытливо веселыми искорками. Я сложил ладони и подошел к нему под благословение. Алексей нас представил.