И кто знает, сколько дано прожить? Вон, Владимир Ильич… Ему сейчас уже под сто, наверное. А все в разных башмаках ходит. Но это он просто юродствует, по старой своей привычке, хотя после смерти сына — ужасной, не хочу вспоминать! — искренне принял православие, как тот, преступил с паперти в храм, даже многих исцеляет и направляет, а еще — прозревает сроки. К нему со всей столицы стекаются в основном женщины да холостые девицы, а он им сырым яйцом по лбу метит. И говорит, чего ждать. Но я знаю, что он еще и пишет провидческие книги, которые в списках по Москве и России расходятся.

А куда делись все эти кураторы да академики, с их президентами и прочей начальствующей и раболепствующей камарильей? Да кто ж знает! Смыло той же водой, волнами истории, даже в песке не остались. И памяти о них нет и не будет. А надо бы помнить, надо бы не забывать. Битва-то еще не кончилась, еще продолжается. И будет длиться до скончания времен. Впрочем, сам-то я уже, конечно, не ратник. Вот пишу письмо другу, а мысли опять путаются.

Он, Алексей Новоторжский, живет теперь в маленьком сибирском городке, работает в местной больнице. Вместе с Ольгой Ухтомской. И то, что он выжил в те сентябрьские дни, — это ведь тоже чудо! Господь спас, а ангелы на крыльях своих удержали от смерти. Все делается по Промыслу Божиему. И все сделалось как и должно быть. Что же я хотел ему сказать или спросить? Снова забыл. Подожду, отдохну немного.

Сейчас Маша принесет мне стакан чая.

Скоро уже.

И я усну. До времени.