За дверями расстилался сад, взбегающий вверх по склону холма. Звезды ярко мерцали на небе там, где их не закрывало здание. Аромат деревьев казался смутно знакомым. Священная роща, а в ней — храм из черного камня.

Он был не больше обычного святилища в какой-нибудь Равнинной деревушке. Изнутри храм освещался подвесным светильником. Ни статуй, ни других украшений — только камень, запотевший от холода, несмотря на минувший жаркий день.

Двери захлопнулись. Ральданаш прошел к центру храма, похожего на гробницу.

— Встань рядом со мной, — коротко приказал он.

Рармон повиновался. Его снедало странное предчувствие. У каждой из религий есть свои тайны и обманы. Что должно произойти здесь? Семеро людей с Равнин встали вдоль стен — снежные силуэты на черном фоне.

Раздался звук. Беззвучный звук, вызвавший в памяти то незримое движение воздуха, которое предшествовало земным толчкам. Но это было не просто предчувствие.

Ральданаш стоял лицом к нему. С некоторым опасением Рармон отметил, что оба они приняли одну и ту же позу (причем сам он сделал это совершенно непроизвольно) — ноги расставлены, левая рука свободно отведена в сторону, правая протянута вперед. Почти стойка бойца. Янтарное кольцо начало понемногу нагреваться. Здесь явно имелся источник Силы. Мимолетно Рармон заметил, что в легком жжении, исходящем от янтаря, нет ничего неприятного, но был готов скинуть кольцо, если оно вдруг раскалится докрасна, как на корабле из Хлики.

Затем новый свет хлынул прямо из камня у них под ногами, круговерть исходящей ниоткуда бесцветной энергии. Он окутывал их, медленно прибывая, как вода в бассейне. Колдовство?

Сквозь этот свет Рармон увидел лицо Ральданаша, сделавшееся полупрозрачным. Однако вместо костей черепа сквозь него проступили другие лица — призрачные, с размытыми чертами. То же самое видел и Ральданаш в лице Рармона. Вот призрак Лики, вот черты, могущие принадлежать лишь Ральднору, наследие долгой линии королей и жриц. И множество образов его собственной жизни, слитых воедино — вор и головорез, капитан гвардии Кесара, любитель мальчиков.

Кольцо раскалилось, казалось, что оно сделано из расплавленного металла. Это пугало Рармона, так что он едва не сорвал его и не отбросил прочь. Но странным образом боль не приходила, словно он был саламандрой в пламени...

Потом свет ушел. Кольцо снова стало не теплее руки, на которую надето. Ральданаш сделал шаг назад, прочь от него.

— Ты не лжешь, — раздался за спиной Рармона голос одного из семерых. — В тебе частица мессии Ральднора, а через него — и Ашне’е. Более того, богиня оставила мету на твоей душе.

Рармон никак не отреагировал на эти слова. Он продолжал смотреть на короля.

Эманакир по одному покинули храм. В открытую дверь проник холод ночи, и Рармон ощутил, как прохладный храм делается для него близким и теплым.

— Что теперь? — спросил он у Ральданаша.

— Ты тот, кем себя назвал, — был ответ. И более ничего.

Как ни в чем не бывало они приблизились к двери.

— И что это дает мне, мой повелитель?

— Все, что угодно. В рамках моей власти.

Снаружи блестели чешуйчатые доспехи — телохранители с факелами стояли на лужайке перед храмом.

— Может быть, начнем с небольшого подарка? — предложил Рармон.

Ральданаш замер. Рармону стало интересно, что подумала Улис-Анет, когда впервые увидела своего невозможного супруга.

— Речь идет о сыне Яннула, — пояснил он. — Для некоторых людей, мой повелитель, имя значит очень много. Это магия, ключ к их личности. Ваши отцы были друзьями. Почему бы не позволить мальчику носить то имя, которое ему дано?

— Он больше не в Ланне, — возразил Ральданаш.

— Он уже уяснил это. Вы заставили его стыдиться. Вы хотите, мой повелитель, чтобы из-за вашей причастности ни у кого не осталось желания носить имя вашего отца?

Ральданаш, выглядящий совсем как уроженец Равнин, похоже, теперь решил предъявить висскую часть своей крови. Он бросил взгляд в сторону телохранителей.

— Ты говоришь «ваш отец», хотя обращаешься ко мне, как к брату, — уронил он.

— Я прошу вас о милости. И эти люди, которым вы доверяете, сказали, что я на самом деле ваш брат.

Последовало долгое молчание. Ветерок донес из общего храма выше по холму обрывок какого-то гимна — пение, перемежаемое ударами в литавры и хоровыми вскриками. Воистину, Дорфар сделал Ее своей.

— Он не может носить имя Ральднора, служа мне, — наконец выговорил Ральданаш.

— Вот как? А если бы на него претендовал я?

— А ты претендуешь?

— Если бы такое случилось? — настаивал Рармон.

Они снова смотрели в глаза друг другу, как тогда, в комнате из черного камня. Время повернуло вспять. Рармон пришел на встречу с королем, не собираясь задавать ему вопросы. Такой вызов не мог быть ни брошен, ни принят, ибо они не были равны. Для низших достаточно приказов.

— Да, — внезапно произнес Ральданаш. — Мне было сказано в храме, так, как ты не можешь слышать — из разума в разум. Моя душа не отмечена богиней. Я всего лишь король.

— Не понимаю вас, мой повелитель.

— Я не боюсь тебя, Рармон. У меня есть внутренняя сила, которой ты лишен, и права, которых нет у тебя. Кроме того, я видел, что ты вор, которому сейчас нечего украсть. Но мне показали и кое-что еще: ты станешь чем-то большим, чем мог бы стать я.

— Я так ничего и не понял, мой повелитель, — послушно кивнул Рармон. — Если вы захотите изгнать меня из Анкиры, должен ли я принять это?

Но Ральданаш молча побрел прочь. Его особая гвардия, среди которой были и люди темной расы, просверкала за ним блестящими доспехами. Рармон же так и остался стоять во дворе, пока его не разыскал там дворцовый смотритель. Он желал обсудить с гостем, какие покои отвести ему во дворце, и прочие подобные вопросы.

Все это время с холма по-прежнему доносилось пение. Рармон и понятия не имел, что причиной этого является он сам.

— Еще вина?

Таддриец вежливо отказался. Если перебрать живительной влаги, пусть даже из погребов верховного жреца, завтра это обернется тяжелейшим похмельем.

Где-то позади роскошного зала — «погреба» верховного жреца — в глубине храмовой рощи затихали песни и крики. Время близилось к полуночи. Хозяин давно отослал слуг и теперь сам наполнял свой кубок.

— Ты в самом деле уверен? — отрывисто спросил он. Таддриец собрал все свое терпение. Благословенный уже четырежды задавал ему этот вопрос, причем в последний раз — два часа назад. Что ж, по крайней мере промежутки не сокращаются.

— Добродетельный отец, вы послали меня туда, как своего свидетеля, и я послушно ждал в зале. Факелы горели ярко. Они вошли. У меня было меньше минуты, прежде чем король и эманакир увели его в личный храм Повелителя Гроз. И все это время я видел его не ближе, чем вон те светильники слева от нас.