– Что значит «ждал меня»?! – вновь уходя из-под удара, спросила она, раздраженно дергая лисьим ухом.

– Я составлял десятки, сотни планов того, как мне добраться до богов, как обрести хотя бы частицу их силы, чтобы противостоять им, а потом появилась ты! Ты, кицунэ, чья Хоси-но-Тама могла поглощать энергию жизни и хранить ее. Я так отчаянно хотел заполучить твою жемчужину, потому что она дала бы мне все: энергию и силу, которая способна свергнуть небожителя, если наполнить ее божественной ки. И ты так удачно влюбилась в человека именно из Сиракавы! Ты даже не представляешь, какая это была удача, будто само провидение вело меня!

Дрожь пробежала по телу Генко, когда она начала осознавать, что все произошедшее с ней когда-то, вероятно, было не просто трагическим стечением обстоятельств, а тщательно проработанным замыслом Озему. Она не хотела в это верить, отказывалась, не желала слушать его и в то же время жаждала узнать, почему все случилось именно так.

– Что ты наделал? Что?!

– Людьми так легко управлять, – послушно ответил он, не прекращая атаковать. – Деревня только строилась, а та крошка мико оказалась столь наивной и уверенной… Я говорю истинную правду, ведь ками всегда наставляли своих служителей, верно? А мужчины? Как легко было убедить их через мико, что парень принесет в деревню беды, если продолжит встречаться с коварной обольстительницей. Соблазн самим повстречать прекрасную кицунэ, желание проявить себя истинными защитниками… опасное сочетание, которое сработало именно так, как я и ожидал. И наконец, твое изгнание! Все происходило, как и должно: тебя обязали жить здесь, в месте, куда изгнали меня; и тебя было столь легко привязать к этой земле.

Нагината полоснула Генко по одному из хвостов – и боль пронзила все ее тело, будто душу терзали демоны в самом сердце Ёми. Генко всегда именно так представляла себе объятия Идзанами-ками-сама, которая готовилась приветствовать ёкая в подземном мире.

Ей с трудом удалось прийти в себя, но Озему не нападал, словно решил соблюдать кодекс чести. Вместо этого он опустил кончик нагинаты в землю, растрескавшуюся и умирающую.

– Твоя ярость и боль были так сильны, что ты даже не поняла, кто связал тебя, кто не давал и шага ступить прочь из этих лесов и гор, – продолжил Озему. – Отвлекать Инари от тебя было сложнее, но тоже выполнимо. А потом я ждал. Это то, что я умел делать – ожидать удачного момента. Ждал, пока ты растратишь все свои силы, чтобы Хоси-но-Тама была пуста и я смог наполнить ее энергией богов! Но все испортил тот они. Он поспешил, привлек ненужное внимание, приехал оммёдзи, и все начало рушиться. Вот только я не намерен сдаваться! Я уже столького достиг! А если бы ты приняла нашу сторону, все сложилось бы намного лучше, жаль, я подумал об этом так поздно… Так что все, что мне нужно, – забрать твою жемчужину, даже если она опять полна благодати Инари! Кто знает, может, так даже лучше?

Генко с трудом увернулась от нагинаты, прыжком назад уходя от взмаха острого лезвия. Это не могло быть правдой. Бог, один из немногих, кому она доверяла с момента изгнания…

– Как вышло, что все сотворенное тобой началось с меня? Почему именно я?

– Из-за твоей близости к людям.

Генко даже не осознавала, что задала свой вопрос вслух, пока Озему ей не ответил.

– К тебе было проще добраться. Твоя сестра всегда стремилась угодить Инари, отстранялась от всего смертного, да и от бессмертных тоже. Но ты! Всегда открытая к общению, всегда жаждущая защищать всех. Как можно не обратить внимания на ту, кто так этого жаждал?

– Я никогда не хотела такого внимания! – прорычала в ответ Генко, поднырнув под клинок и скользнув по земле ближе к Озему. Ее когти тут же впились в его бедро, прорезая кожу и мышцы едва ли не до кости.

Ками заревел, припадая на раненую ногу, но Генко не могла радоваться даже этой маленькой победе. Кровь Озему была ядом. Густая, черная, как смола, она стекала на землю и буквально прожигала все, чего касалась. Рука Генко, которой она ранила бога, горела. Черная кровь была словно живая – те несколько капель, что попали на тело, теперь разрастались, проникали под кожу и там уже впивались в плоть. Рука багровела, наливалась кровью, которая темнела вслед за кровью самого Озему, и благодать не успевала ее уничтожить.

Генко не смогла сдержать крик. Это была настоящая агония, и Генко не представляла, что боль может поглощать все естество настолько сильно. Когда-то она наивно полагала, что ни одна боль не способна сравниться со страданиями, пережитыми от потери возлюбленного. Но сейчас, в этот миг, когда ее словно раздирали на части, она хотела отвесить прошлой себе пощечину. Потому что нынешняя мука совмещала в себе страдания не только плоти, но и души, будто саму суть Генко, все, чем она являлась, уничтожали.

– Скоро все прекратится. – Голос Озему успокаивающей волной пробился к замутненному сознанию, и только столетия опыта и тренировок позволили Генко увернуться от удара.

Она моргнула, заставляя себя хотя бы на мгновение отвлечься от боли, но выходило с трудом. Хотелось рухнуть на землю, свернуться клубком и выть, но она упрямо смотрела на Озему. Выражение его лица на мгновение стало почти восхищенным, но быстро сменилось раздражением.

– Как всегда – одно сплошное упрямство. Моя кровь вскоре доберется до твоего сердца и поглотит его, но прежде мне нужно забрать Хоси-но-Тама. Облегчи собственные муки: дай мне забрать жемчужину – и ты сразу станешь свободна! – В конце голос Озему сорвался, став высоким и напряженным. Вот как. Проклятая кровь могла уничтожить Хоси-но-Тама. Генко не могла позволить этому произойти, нельзя было допустить, чтобы Озему добился своего.

Разум, затуманенный влиянием дурной крови, в итоге нашел решение. Тяжело дыша, Генко бросилась в сторону, сбегая от бога. Кисть почернела, перестала слушаться и висела вдоль тела мертвым грузом, а проклятие проникало дальше, выше, переключившись на предплечье. Кицунэ с трудом видела, куда бежит, ноги подкашивались, и часть пути она едва не ползла, а позади Озему не отставал ни на шаг, пытаясь достать ее нагинатой.

Лезвие меча мелькнуло в лунном свете, и Генко бросилась к нему, выхватывая оружие из остывающих пальцев погибшего оммёдзи – остекленевшие глаза совсем еще мальчишки смотрели на звезды. Сердце заколотилось в груди, но она не позволила себе долго размышлять. Клинок, неожиданно ставший тяжелым, взмыл вверх, а после резко опустился, отсекая пораженную черными язвами руку. Боль на фоне уже испытанной даже не ощущалась, туман в голове и перед глазами стал медленно, нехотя рассеиваться, и Генко хрипло выдохнула. На дрожащих ногах она обернулась к приближающемуся Озему, с досадой отмечая, что нанесенные ему раны почти затянулись и он лишь слегка прихрамывал.

– Что ты с собой сделал? – низким и угрожающим голосом спросила Генко, лисьим пламенем окутывая то, что осталось от руки.

– Стал сильнее, – злобно, с нескрываемой яростью ответил Озему, не сводя глаз с раны. – И стану еще больше, когда заполучу тебя!

И с воинственным криком он взмахнул нагинатой, вновь атакуя Генко.

Глава 25. Гнев богов

Йосинори старался не думать о Генко, как и о тех оммёдзи, кто последовал в Сиракаву за ним, чтобы помочь. Большинство прибывших были совсем юны, он сам еще не преодолел рубеж тридцатилетия, все слишком молоды, чтобы воевать не только с ками, но и с таким количеством демонов.

Тетсуя и Аямэ бежали позади, тихие и сосредоточенные на задании. Над верхушками деревьев изредка слышалось хлопанье крыльев, и Йосинори подозревал, что за ними присматривает Карасу-тэнгу. Почему этот ёкай вдруг проявил к ним такой интерес, в особенности к Аямэ, оставалось не ясно, но Йосинори намеревался разобраться с этим в другой раз.

Бежать вверх, пробираясь сквозь темный лес, огибая каменные валуны и перепрыгивая тонкие ручьи, было сложно и отнимало драгоценное время. Немного помогали цурубэ-би, призванные Йосинори на помощь, но слабые духи лишь освещали путь. Когда же им в спины ударила донесшаяся с поля боя ки, тяжелая, как таран, из-за которой они сбились с шага, Йосинори с трудом сдержал желание броситься назад. И только осознание, что иссушение источника больше поможет битве, заставило его двигаться вперед.

– Что-то не так, – вдруг произнес Тетсуя, замедляясь и осматривая лес.

– О чем ты? – тут же