— Сохраню все в тайне, а мои бабы казаков быстро поставят на ноги, на медведя с рогатиной своими ногами пойдут! Чужие людишки у меня редко бывают, по амбарам и постройкам не шарят, а мне и моим домочадцам нет резона излишне болтать. Да и базара ближе казанского рядышком нет, куда я смог бы всю этакую громаду свезти и распродать по копейке за саблю, по пяти за бердыш, — пошутил Игнатий.

Матвей Мещеряк повернулся в воротах плетня к казаку Федотке Цыбуле, сказал:

— Доставай наши гостинцы хозяину. Ортюха, прими оружие да снесите на струги. Надобно спешить — бог весть, что надумает воевода Сукин, вдруг да пустит в угон за нами хотя бы и малую стрелецкую силу. Нам нет никакого резона схватываться со стрельцами и терять казаков. Ба-а, вот и наши медвежатники из лесной чащобы вылезли! Братцы, хватай их в охапку, покудова сызнова по кустам не разбежались!

Из леса скорым шагом, радостно улыбаясь давним сотоварищам, а то и родным братьям, вывалила приличная толпа разно одетых казаков, бородатых, с оружием в руках. Начались шутливые выкрики, объятия, хлопанье по спинам, а иные крепко целовались, потому как и вовсе не надеялись сызнова увидеться и сойтись в одном войске.

— Батюшки, Самсонушка! Да ты ли это? В одну зиму бородищей оброс, лешему под стать выглядишь!

— Зато щеки не мерзли, да и вокруг шеи не один раз можно обернуть вместо женского пухового платка!

— Тимоха, растолстел на московских сдобных калачах! А мне сорока на хвосте весточку принесла, что соблазнил ты старую боярыню, да и обвенчался с ней, живешь теперь припеваючи, от чугунка с мясом не отползаешь даже по нужде!

— Эко брякнул, братец Матвеюшка! Нешто я свинья опоросная, чтобы жрать да гадить в одном месте! Возьми в разум — по нужде я во двор бегал, а боярыня по мне телесами так и не сыскалась в Москве! Все больше худющие да замужние, вдовых мигом прибирают тамошние женихи в соболиных шубах!

С шутками и подсмеиванием оружие, зелье и свинец снесли на струги за час, распрощались с радушным семейством Игнатия Сурка, выдав ему еще одну связку соболиных шкурок за то, что зиму не только выхаживал казаков, но и кормил их изрядно сытной пищей.

— Удачи вам, казаки, — проговорил растроганный промысловик на прощание, — нужда будет — приезжайте сызнова, встретим как родных!

Мещеряк первым шагнул на струг, приказал разобрать весла, поднять паруса и спешно оставить лагуну, чтобы уйти от Камы как можно подальше.

— Покудова сотню верст не отмахаем, спокойно идти по Волге и думать нечего! — сказал атаман Ортюхе. — Посматривай за челнами, где новые наши товарищи разместились! На привале надо будет с ними ознакомиться поближе, узнать, кто они да из каких краев на Волге объявились.

Пополудни, когда стало ясно, что воевода погони за ними не снарядил, атаман Матвей мысленно перекрестился, хлопнул есаула Болдырева по плечу, согнал с лица печать озабоченности и распорядился пристать в удобном месте на правом берегу Волги для стоянки и отдыха.

— Пора дать роздых и подкормить казаков, Ортюха, а то без ветра учнут шататься и падать за борт струга. Пусть глазастые молодцы повнимательнее высматривают берег! Казаки за ночь устали, сидя на веслах, да и поспать не худо всем, у меня глаза отяжелели, сами по себе закрываются!

Через час примерно Иван Камышник с идущего сзади струга приметил устье малой речушки, которая открылась взгляду тогда, когда струг атамана уже миновал это место.

— Атаман! — громко выкрикнул есаул, размахивая над головой снятой шапкой. — Чалим сюда! Глядь, какое местечко уютное.

Матвей по достоинству оценил находку. Действительно, устье речушки закрывалось высоким, шагов в сто, холмом с густыми зарослями кустарника и редких деревьев, так что издали не сразу поймешь, что, упершись в холм, речушка круто сворачивает на юг и сливается с просторной и радушной Волгой в сотне саженей ниже по течению.

— Навались, казаки! Пристанем к берегу, кашу сварим и роздых рукам дадим!

Через полчаса, обогнув холм и войдя в устье речушки, шириной десять саженей, не более, со склонами, укрытыми травой, кустарником и буйным лесом, струги пристали к берегу. Казаки дружно подтянули суденышки носами на неширокую полосу песка, по заведенному правилу снесли котлы и под руководством старца Еремея, распорядителя казачьим пропитанием, принялись варить лапшу с салом.

Несколько казаков, раздевшись до исподних панталон, небольшим неводом полезли в речушку наловить рыбы для ухи. По берегу запылали с десяток жарких и малодымных костров.

Матвей Мещеряк собрал около себя до двух десятков вновь приставших к ним мужиков, одетых в изношенные армяки, обутых в лапти, но вооруженных саблями и бердышами.

— Пищали я им не давал, атаман Матвей, — пояснил десятник Прокоп, бывший некогда пушкарем в Кашлыке и оставленный у промысловика Игнатия Сурка за старшего над хворыми казаками, — боялся сильной пальбой на себя чужих навести. А вот саблями и бердышами наловчились драться не хуже служилых стрельцов!

Атаман внимательно осмотрел новых товарищей — половина молодые, половина таких, кому под сорок лет, спросил:

— Где же ваши семьи, казаки? Уйти из дому легко, трудно возвернуться, когда за плечами будет разгульная, по понятиям бояр, жизнь, клеймо вора и указ Боярской думы ловить вас и вешать, хотя и вины за вами будет не больше, чем у воробья, который залетел на мужицкое подворье поклевать проса вместе с желтопузыми цыплятами!

Новоприбывшие переглянулись молча, а один из них, степенный чернобородый мужик с неспешными движениями рук, снял шапку, словно за всех перекрестился трижды и ответил:

— За нами и так, атаман, грехов супротив бояр и служилых дворян предостаточно. Кто коня увел из табуна, кто в чужом лесу дров нарубил без дозволения и от батогов бежал, а кто, наоборот, на чужое подворье петуха пустил… красного, в отместку за боярские злобные проделки. Конь и дважды клеймом меченный не худо может послужить, был бы наездник опытный, — и с прищуром черных глаз с густой сеткой морщин улыбнулся, посмотрел на атамана.

— Как зовут тебя, казак? — спросил Матвей, отметив про себя, что прочие мужики относятся к нему с уважением.

— Родитель нарек Сильвестром, не отрекаюсь от своего имени даже в бегах. У себя дома был за старосту, и среди этих мужиков семеро из моего села, прочие по дороге на Волгу прилепились, чтобы сообща к казакам пробираться. На счастье, набрели на ваших казаков, у Игнатия на поправке бывших, около них и остались.

— Добро, Сильвестр. Я принимаю вас в свое войско, пока не столь многолюдное, а ты будь над новыми казаками за десятника. Чтобы порядок и дружба были нерушимы, без этого казакам не выжить супротив кочевников и татар!

— Да будет по твоей воле, атаман! А мы все тебе в полной покорности, — ответил Сильвестр и снова перекрестился.

— На этом и скажем: «Аминь!» — улыбнулся Матвей. — А теперь идите к котлам, ужин готов. — Он встал с примятой травы, оглянулся, отыскивая место, где хлопотливая Марфа и ее неразлучная подруга Зульфия готовили им с Ортюхой ужин. Оглянулся на знакомый голос с верху берега.