— Атаман! На том берегу в зарослях тальника вижу ватагу каких-то людишек с оружием!

Матвей Мещеряк вмиг был на ногах, рядом, кряхтя, поднялся старец Еремей и молчаливый Наум Коваль. Все смотрели за реку, где из густого мелколесья у берега показались невесть какие люди, в длиннополых серых домотканых рубахах с веревочными опоясками, почти у каждого за спиной холщевые полупустые котомки, на ногах лапти и онучи, на головах серые измятые мурмолки. Были среди них уже довольно пожилые, бородатые, были и молодые, в руках у каждого или деревянные трехрожные вилы, или к древку прилажена коса на образец стрелецкого бердыша, а у кого и просто широкий нож, привязанный к вырезанному в лесу древку. Казаки, которые ловили бреднем рыбу, успели вылезти на берег, выбирали улов и кидали рыбу в плетеные корзины. Приметив незнакомых людей со столь странным оружием, не упятились к стану, а стали с ними перекликаться. Вскоре один из казаков, в котором Матвей еще издали признал казака Федотку Цыбулю, громко и чему-то радуясь, закричал:

— Атаман! Ватага беглых обитает в здешних местах! — Федотка, горластый, с лукавыми черными глазами, оставляя на сухом песке темные следы, шел босиком, а вода стекала с мокрых штанов, закатанных до колен. И улыбался, словно среди ватажников приметил родного отца или брата.

— Так что? — с удивлением переспросил Матвей. — Неужто они спали все после обеда, а мы их разбудили? Альбо их рыбицу в речушке всю изловили? Чего хотят, узнали?

— Узнали, атаман Матвей! Их вожак просит дозволения говорить с тобой! — ответил Федотка. Он подошел, встал рядом, продолжая отжимать на себе тут и там штаны, проводя по ногам то правой, то левой рукой.

— Ну коль хочет говорить, пущай перебирается!.. Не станем же мы горло драть, перекрикиваясь через реку! На чем он собирается переплывать? Может, наш челн за ним направить?

— Сказывает, у них есть два самодельных челна, вырубленных из старой липы, как и наши казаки делают. На них они ловили рыбу в Волге да в этой речушке, надо думать.

— Ну так покричи вожаку, пущай перебирается на нашу сторону. Тут и говорить станем.

Федотка быстро длинными шагами побежал к реке, подбрасывая песок, словно конь копытами, на противоположном берегу тем временем собралась довольно большая толпа вооруженных мужиков, молча поглядывающих на казацкий стан.

— Это что за рать такая, с рогатинами на тараканов? — пошутил Ортюха, подойдя к Матвею. — Сто чертей тому боярину в печенку, от которого эти мужики принуждены были бежать таким скопом! Даже отсель видно, как у них ребра гнуты от непосильной барщины! Не про них ли сказано: играл Мартын в последний отцов алтын, да закатил за тын! Пятый год ищут, по сторонам свищут, да никак не сыщут, от того и нищуют! Что делать с ними будем, Матвей?

— Поговорим, узнаем, что им надобно, опосля и решать будем, — уклончиво ответил Матвей, а про себя подумал: «Нехудо было бы их с собой на Иргиз забрать! Атаман Ермак увел с собой в Сибирь более пятисот казаков. Со мной всего сто двадцать осталось с теми, кто у Игнатия поправился. Думаю, что у атамана Богдана Барбоши, ежели все еще жив лихой казак, воинство не столь велико, от ногайцев терпит сильное притеснение».

На противоположном берегу раздвинулись нависшие над водой ветви густого тальника, объявился хорошо укрытый от чужого глаза большой челн, в него на весла сели шесть гребцов. Челн подогнали к отлогому месту, из толпы беглых вышел огромного — даже отсюда, из-под холма видно было! — роста мужик с длинной дубиной в руках, шагнул в челн и повелел гребцам править на левый берег. Матвей вместе с есаулами пошел к берегу, чтобы встретить странного гостя, который пристал к их стану, довольно ловко спрыгнул с борта челна на песок, успев опереться на длинный посох-дубину.

— Надо же! Ухнул на землю, аж деревья всколыхнулись! — весело проговорил Ортюха. — Экий детина! Ежели не сам Илейка Муромец, то не менее силен, чем Соловей-Разбойник! А ну как учнет свистеть — всех казаков через холм в Волгу сдует!

Казаки, бывшие поблизости, с неменьшим удивлением смотрели на высокого, без малого в сажень ростом человека, одетого в грубую домотканого холста рубаху, опоясанную ярко-голубым шелковым поясом, за который была засунута длинная кривая сабля с костяной рукоятью в черных деревянных ножнах. Обут в большие лапти с онучами, в правой руке длинная из крепкого вяза дубина с узловатым обрубленным корневищем, но головной корень, словно копье, продолжал торчать из этого корневища на две пяди вперед, был заострен и обожжен в огне. На белокурой кудрявой голове мятая суконная шапка, которую вожак снял в десяти шагах от атамана и слегка поклонился, как бы раздумывая, правильно ли он делает. Из-под светлых бровей на казаков внимательно, с прищуром, смотрели ярко-синие большие глаза. В них угадывалась некоторая нерешительность, но не страх Атаман ответил вожаку тем же поклоном, обнажив свою голову с длинными темно-русыми волосами, показывая тем, что он не чванится перед гостем и принимает его у себя как равного. Вожак на ответный поклон улыбнулся, огладил светлые усы и короткую бородку, представился спокойным грудным голосом:

— Зовут меня Емельян Перв» ой, а там мои односельцы и беглые мужики из-под Коломны, Калуги да Рязани, с мест, куда чаще всего набеглые татары приходят, житья не дают. А чуть от татарина оклемаются мужики, так боярин наш князь Иван Туренин присылает сборщиков: то ему дай да это ему отдай! А у кого и дать-то нечего, на правеж ставить велел, кнутами бить да последнюю худобу со двора угнать! Вот и поднялись мужики, кто сам, кто всем двором, кто с полдеревней ушел. По тесным тропкам брели, да друг друга не минули, к этим местам скопом сошлись.

— И сколь долго вы по тропам бродили? — поинтересовался Матвей, не переставая восхищаться недюжинной силой вожака, который стоял перед казаками, широко расставив ноги и уперев острие двухсаженной дубины в мягкую землю.

— Да вот уже третий год ходим. По весне набрели на эту реку, удобна, рыбой богата. В лесу зверя всякого, да взять трудно, нет у нас пищалей, а из лука мало кто может исправно стрелы пускать, все летят куда-то вбок, где ни птицы, ни зайца не видать! Петли ставим, ямы роем, где дикий вепрь след оставил. Так и живем, атаман! Но зимой вовсе беда, вместо хлеба лебеда, как в песне поется про худородного мужика. Сами знаете, когда худо можется, то и мясная кость не гложется, а еще хуже, когда и косточки никакой нет!.. Несколько наших мужиков возрастом постарше за прошлую зиму от великой нужды вовсе померли. — Емельян при этих словах перекрестился и горестно добавил: — Среди них и мой родной брат, меньшой.

— Это нам хорошо ведомо по сибирскому голодному зимованию, — отозвался сочувственным тоном атаман. При этих словах Емельян Первой вскинул белесые брови и даже рот от удивления открыл, потом пригнул голову к Матвею, словно не веря услышанному.

— Так это вы-ы? Казаки, которые Сибирское царство покорили?

Мещеряк со смехом развел руками, спросил:

— А что такое? Нетто мы не похожи на ратных людей?

— На ратных — похожи. В народе крепкий слух был, что царь Федор Иванович за то, что казаки ему Сибирью поклонились, насыпал каждому из вас по шапке золота, даровал звание детей боярских и взял к себе в доверенные рынды.[20]Неужто не так, а?