Брайди ждала на веранде, сидела, подложив под ноги ладони.

Из-за угла дома появился Гидеон. В чистой сорочке с расстегнутым воротом. Его светлые волосы потемнели от воды и, мокрые, липли к голове.

– У нее есть все шансы на выздоровление. Я действовал в строгом соответствии с описанием Макдауэлла и своими собственными записями.

– Она не дышит, – проронила Брайди.

Оставив без внимания ее слова, Гидеон достал табак и закурил.

– А ты молодец, малышка, хорошо ассистировала.

Брайди рассматривала сад Деллы, решетки с вьющимися растениями, цветы, декорированную ракушечником тропинку. Несколько курочек бегали по двору, клювами что-то подбирая с земли; пестрый кот, развалившись, грелся на весеннем солнышке.

– Бриджет, ты никому не должна говорить о том, что мы здесь сделали.

Она промолчала.

– Ты – соучастница. Понимаешь, что это значит? Ты – мой сообщник: ты ассистировала мне. Для тебя это тоже не останется без последствий.

Брайди взглянула на него.

– Спрашивай, – сказал Гидеон. – Задай вопрос, который тебя гложет.

– Почему вы не попросили отца помочь ей?

– А ты знаешь, кто она такая? Чем занимается?

– Она живет одиноко, возделывает свой сад.

Гидеон рассмеялся.

– Она работала официанткой в трактире «Лилия», пока ее не выгнали оттуда за непристойное поведение. Добропорядочные люди с такими не общаются.

Брайди смотрела на кота, лежащего на солнцепеке, а сама боролась со слезами.

– На самом деле, – признается Гидеон, – я хотел обследовать ее брюшную полость.

– Ее нужно было отвезти в больницу.

– В больнице ее все равно бы не оставили, даже если бы довезли туда живой.

Брайди знала, что это ложь.

– Я отвезу тебя домой. – Гидеон встает и протягивает ей руку. – Меня не хватятся, а вот на поиски маленькой бродяжки-ирландки вышлют целый спасательный отряд.

– А как же Делла? – спросила Брайди, проигнорировав его руку.

– Я вернусь, побуду с ней. Пока она не окажется вне опасности. – Он сложил на груди руки.

До коляски они шли в молчании и всю дорогу до поместья тоже молчали. День начал угасать.

У дома, когда Брайди стала выбираться из коляски, Гидеон положил ладонь ей на плечо.

– Ты дружишь с Элайзой. Я вижу, что вы постоянно вместе, о чем-то шепчетесь.

– В последнее время мы почти не общаемся, – ответила Брайди и поспешно добавила: – У нее много дел.

– Она что-нибудь говорит обо мне? – спросил он.

В его наигранно беспечном тоне Брайди уловила необычные нотки. Она подняла глаза к лицу Гидеона.

– Да нет. Что она может о вас говорить?

Гидеон пытливо, с интересом смотрит на нее и вдруг расплывается в улыбке.

Сентябрь 1863 г.

Кора Баттер внимательно оглядывает дорогу, но не видит того, кто минуту назад, словно оглашенный, колотил в дверь, заставив ее, всю обсыпанную мукой, бегом кинуться вниз по лестнице. На крыльце – посылка, по форме и величине напоминающая шляпную коробку. Кора еще раз окидывает взглядом улицу: на Денмарк-стрит все как обычно. И тем не менее ее не покидает стойкое ощущение, что за ней наблюдают. Она наклоняется и поднимает посылку, которая оказывается на удивление тяжелой для своих габаритов.

Кора ставит посылку на стол в гостиной, где ее госпожа ужинает остатками выпечки фрау Вайс; сдобу она запивает кофе и курит трубку. Кора разрезает веревку и разворачивает упаковочную бумагу.

В посылке – шляпная коробка, а в коробке – человеческая голова.

– Матерь Божья! – охает Кора.

Брайди потягивает кофе.

* * *

– Осмелюсь предположить, – произносит Кора, – что причина смерти – обезглавливание.

Брайди исследует место среза. Голова отсечена аккуратно, ровно, с хирургической точностью.

– Голову отрезали после смерти.

Кора поражена.

– Тогда от чего же он умер?

– Чтобы это определить, надо бы взглянуть на тело доктора Харбина.

– Когда он умер? Голова, я смотрю, уже некоторое время где-то повалялась.

– Пожалуй, два-три дня назад. Голову держали в холоде, но она существенно обглодана: нет ушных мочек, части щеки, кончика носа…

– Крысы постарались?

– Крысы, Кора.

– О боже! – стонет Руби и поспешно исчезает в камине: он места себе не находит с тех пор, как доставили голову.

Остекленевшие глаза доктора Харбина утопают в глазницах за разбитыми стеклами очков, которые сейчас криво сидят на его небритом лице с неподровненными бакенбардами. Сама голова лысая, кожа морщится в складки – ни дать ни взять тухлое очищенное яйцо.

– Печально видеть его в таком состоянии, – сетует Кора. – Он так гордился своими бакенбардами.

Брайди замечает, что изо рта доктора Харбина что-то торчит.

– Давай-ка его к окну, Кора, к свету.

Со всей церемонностью Кора вставляет пальцы в уши доктора и, двигаясь мелкими шажками, осторожно, словно полную супницу, несет его голову на ломберный стол.

Брайди щипчиками раздвигает губы доктора и достает из его рта сплющенный комок бумаги. Она осматривает ротовую полость: там больше ничего нет. Брайди кладет комок на стол и начинает его расправлять.

– Запись сделана стойкими чернилами, – констатирует Брайди. – Несмываемыми. Прочитай, пожалуйста.

Кора склоняется над запиской.

Кора озадаченно смотрит на лысину доктора Харбина.

– Странно. Что он мог бы расчесывать? У него ж ни волосинки на голове.

– Это Теннисон, – объясняет Брайди. – Из стихотворения «Русалка».

– То есть кто-то сообщает нам, что Кристабель у них.

– Возможно, – задумчиво произносит Брайди.

– Что ж, бог им в помощь: рассчитывали на русалку, а получили мерроу. Морскую бестию, которая выуживает воспоминания, топит людей на суше и до смерти кусает мужчин.

Брайди тотчас же жалеет, что позволила Коре прочитать книгу преподобного Уинтера. Просто ее обрадовало, что служанка проявила интерес к чему-то еще, помимо бульварных романов.

– Кора, Кристабель – ребенок. Она – не мерроу. Мерроу – мифические существа. В реальной жизни их не бывает, они живут только в сказках.