– Мама… – пристыженно и недовольно протянул Келли.

– А чего вы хотели? – спросил Киран. – По-моему, за вчерашний день для двух юнцов вы ушли достаточно далеко и немало повидали. Давайте немного отдохнем сегодня, ваша мать заслужила отдых, разве нет? А в следующий раз, когда я поеду по западной дороге, вы сможете проделать со мной часть пути. И Ризи будет сопровождать вас.

– Когда? – вертясь на месте, спросила Мев, и глаза у нее снова стали восторженно детскими.

– Через день или вскоре. Только если ничем не огорчите свою мать.

– Мев – моя дочь, – произнесла Бранвин, – а не твой сын, чтобы выезжать с вооруженными всадниками.

Это было больно. Лицо у Мев стало тусклым и обиженным. Это была такая рана, какую могли нанести лишь близкие люди, Киран отчетливо почувствовал это благодаря камню. Но Бранвин ничего не замечала, а если и замечала, то облеклась, как в плащ, в свой здравый смысл и принялась разливать сидр – золотистая жидкость, благоухающая яблоками, брызгаясь, лилась в серебряные чаши. И Бранвин всецело была поглощена лишь этим. В таких изысканных мелочах сказывалась ее обида.

– Я обещал, – непререкаемо сказал Киран.

Бранвин пожала плечами, нанося и ему обиду, но это он еще мог допустить. Он и его дети – они заслужили эти обиды, будучи тем, кем они были. Киран никогда не стремился ранить в ответ, но оставался собой, и этого было достаточно. Как и Мев, даже будучи послушной дочерью. И тут он понял, что должен защищать их как отец, ибо они произошли от него, хоть Бранвин и выносила их. Киран вспомнил Кер Донн и своих родных, и брата Донкада, разлученного с ним, и своего отца, умершего в его отсутствие. Только такое место, как Кер Велл, смогло принять его как своего, ибо само было близко к Элду и привыкло к нему за долгие века; только в Кер Велле могли улыбками встречать двух подобных детей, предоставляя им стены для укрытия и валуны для лазанья и игр. Он не сможет выдать дочь свою замуж, отправив в чужой замок, чтобы завяло и засохло все, что в ней было… – если вообще сыщется жених ей, дочери Кирана Калана. И ни король, ни другой господин никогда не выберет его сына в союзники. Обычные, свойственные всем надежды трещали и рушились перед ним. Он протянул руку через стол и положил ее рядом с ладошкой Мев.

Бранвин сделала вид, что не замечает этого, поглощенная своей обидой. Но он любил ее и знал, что любим. Когда ей делали больно, она била наотмашь и считала, что права. И все же, когда мир угрожал одному из них, в Бранвин просыпалось железо. Киран знал и это, хотя об этом не догадывалась сама Бранвин, привыкнув полагаться на него; но сейчас все было иначе. Сейчас все зависело от нее, или его унесет приливом. Ведь в темноте с Кираном оставалась она, когда никто не знал, как к нему подступиться.

– Ешь свой завтрак, – промолвила Бранвин.

Когда он вышел на стену на дневной свет, Барк искоса посмотрел на него. Но Киран намерен был пройтись, ощутить солнечное тепло, услышать звуки голосов во дворе и смех детей, игравших в салки вокруг опор. Он вдыхал запахи сена и конюшни, масла и дыма, аромат пекущегося хлеба – все, чем благоухал Кер Велл. Все это радовало его нынче утром и было вдвойне дорогим после прошедшей ночи. Зеленые и коричневые краски широко раскинувшихся земель, небо – все было ослепительно ярким. Стяг над воротами хлопал, полощась на ветру. Серый камень был покрыт зелеными и белыми пятнами лишайника. Холмы устилала золотистая россыпь цветов. От этого зрелища кружилась голова. Все это было рядом с ним всегда. Киран попытался вернуться в памяти к самым мрачным смертным вещам, но каждая из них окрашивалась яркими цветами в его воспоминаниях: как Дун-на-Хейвин утром, когда туман лежал вокруг деревьев в жемчужинах росы и из него щетинился лес копий, а молния выхватывала груды трупов, лежащих, словно чучела, словно вывалившиеся из повозки мешки на измочаленной земле, – и, сколько видел глаз, вся долина была покрыта ими, а под ногами жизнь сияла рубиновым вином во впадинах среди серого марева. А в сумерки к кострам слетелись тысячи мотыльков – в безумном трепетании они бросались в пламя, и крылья их искрами рассыпались во мгле. И сердцем ужаса был сам Дун-на-Хейвин, а эти мелкие подробности лишь добавлялись к тому, что было в нем, как тишина, непоколебимая и нерушимая тишина после грома сечи, как сам запах воздуха. И даже с обожженными крыльями мотыльки продолжали лететь, вожделея, к золотому свету. Даже смерть обладала своими красками. Да, он бывал в страшных местах, где не было успокоения и негде было укрыться ни взору, ни уму. Мотыльки с обоженными крыльями, ослепленные своей страстью, будто пророчили что-то.

– Мой господин? – Барк подошел к нему сзади, а может, уже стоял какое-то время за его спиной. Киран повернулся к этому великану, чьи волосы полыхали, как пламя, а сам он казался воплощением спокойной силы – широкие плечи, сильные руки, способные на все… и ни на что сегодня утром: они свисали безвольно, без оружия, и открытое лицо выражало недоумение. Массивная голова таила недюжинный ум; но сейчас любовь и нежность струились из его глаз. Господин Кер Велла растерянно моргнул и содрогнулся от такого зрелища – или Барку лишь показалось так.

– Господин?

– Со мною все в порядке сегодня утром. – Киран глубоко вздохнул и снова повернулся к свету, к полям, к холмам. – Солнце светит ярко. Хороший день.

– Да. – Барк встал рядом и, облокотившись на амбразуру стены, тоже посмотрел вперед. Солнце блеснуло на его золотом браслете, выбелило шрамы на сильных руках и заиграло в золотисто-рыжих волосах, покрывавших их. Но его бородатое лицо все еще хмурилось в ворохе развевавшихся волос.

– Ты спал, господин?

– Кое-как. Но все же, верно, больше, чем ты. Не надо больше сторожить мою дверь. Сегодня ложись в собственную постель.

Барк, скосив глаза, посмотрел на него.

– В собственную постель, – повторил Киран.

Барк кивнул, ничем другим не проявив своего согласия.

– Вчерашний вечер мы провели в необычной компании, – заговорил Киран. – Это беспокоит тебя?

Барк долго молчал, глядя вперед через стену.

– Ну, я увидел эльфа, – промолвил Барк. – А это уже кое-что.

– И не впервые, – заметил Киран.

– Так говорят. – И Барк еще больше нахмурился. – Но то, что я видел вчера… я не уверен. Это как с войной. Юноши задают вопросы тем, кто был тогда на поле сражения, но старые воины не могут сказать точно, что они видели. А когда пытаются, то каждый раз