поднялась. И Граги снова отшатнулся и нахмурился.

– Ты смел, – заметила она. – И смелости в тебе не по росту. Я так и думала. А потому пришла к тебе. Послушаешь?

– Дина Ши говорит, что хочет, а Граги обязан выслушать.

– Было время… – начала она и невольно умолкла, потом попробовала продолжить. – Граги, я умоляю тебя.

Волосы поползли вверх у Граги вместе с невидимыми бровями, открыв полные изумления глаза. Граги выпрямился и сжал колени руками.

– Пожалуйста, эльф, только не против моих людей.

– За холмами есть двое детей – очень умные дети, на редкость умны и добры. К тому же вежливые. Они понравятся тебе. И их земля – она не так хороша, как твоя, но для людей очень ухожена. Я видела, как по вечерам они выставляют молоко и лепешки. Учтивый народ, даже если никто не принимает их даров. А дети – ты их узнаешь при первом же взгляде. Ты ни с кем их не перепутаешь.

– Но у меня есть своя земля, Дина Ши, свой хутор и свои люди, о которых я забочусь…

– От тебя потребуется очень мало внимания, лишь время от времени. Я не говорю, что ты должен заботиться об их полях; но тени подступили к ним совсем близко. Если время от времени ты будешь обращать на них свой взор или уделять им внимание… Это очень учтивый народ. Они будут признательны тебе за работу – так я думаю, маленький Ши. А у меня есть свои дела. Но я знаю, что тени не станут шутить с тобой.

Граги наклонился вперед.

– Кто они тебе?

– Они мне дороги. Такие люди, как они, драгоценны. Я прошу, Граги. Вина Ши просит и надеется. Я знаю, что это не пустяк.

– Ты раскачала холмы, – укоризненно промолвило существо. – Ты выпустила их на волю. А теперь ты приходишь просить о помощи.

– Да.

Граги снова вздрогнул, глаза его закатились, и он застонал.

– Граги видит. О, я вижу, я вижу, я вижу тьму.

– Она близко, Граги?

Все его крошечное тело содрогнулось в конвульсии. Он забормотал, и постепенно это бормотание облеклось в слова.

Черной-черной тьмой оно возлежит,И горе тому, кто встретит его на пути;Холодом жжет и живет в бессердечье своем,И сердце ничье не сможет это вместить.

Арафель вздрогнула и положила руку на шею Финеле.

– Я разгадала твою загадку. Лучше бы я этого не делала.

На мгновение, казалось, Граги лишился рассудка. Затем он начал приходить в чувство и, обхватив себя руками, снова принялся раскачиваться взад и вперед.

– Холодно, – жалобно проскулил он.

– Да, холодно. И в этом есть доля моей вины. Я отвечаю за это. И все же – уважишь ли ты мою просьбу, Граги?

Он поднялся, еле доставая Арафель до пояса, и посмотрел на нее снизу вверх, а когда она, ухватившись за гриву Финелы, взлетела той на спину, ему и вовсе пришлось задрать голову.

– Граги сделает, что сможет, – ответил он. – Я постараюсь. Я очень сильный.

– Маленький братишка, я не сомневаюсь в этом.

Глаза его блеснули.

– Я братишка?

– Братишка, – повторила она.

Он рассмеялся и побежал вприпрыжку вслед за лошадью, когда та тронулась с места. Но кобылица все ускоряла шаг, загрохотал гром, и Граги отстал, не обладая такой скоростью. Вспыхнула молния, и под ветром вздохнули деревья. Граги остался позади, где вскоре должна была разразиться гроза, где уже лепетал дождь и ворочался гром.

Арафель неслась земными путями, не осмеливаясь вступить в иной мир. Впереди, на севере, действительно сгущалась тьма, в которой не было видно ни звезд, ни облаков, лишь мрак и нарастающий холод.

Древними были эти холмы возле Донна, гораздо древнее людей. Там были скрыты темницы, но основания их поколебались, и то, что вырвалось на свободу и было однажды побеждено, лишь временно вернулось туда в поисках приюта.

Поистине сильные духи просыпались медленно, ибо более крепкие узы сковывали их, но кроме единственного светлого места тьма сгущалась повсюду, предвещая зло. И Арафель не собиралась слепо бросаться на нее; сначала все надо было разузнать – как далеко та распространилась, и что объяла, и чем вооружена. Какое-то время она могла бы скрываться в Элде, но однажды эта тьма явилась бы и туда.

«Бессердечным» назвал Граги их противника в своем полубезумном бормотании, и это было очень верным именем для того, с чем Арафель готовилась столкнуться. Столь же верным, как многие другие.

V. Послание

Он спал, хоть и урывками, и Бранвин была рядом, но бо́льшую часть ночи он лежал без сна, сжимая камень, помня о нем постоянно, хоть и не пользуясь им.

Драконы шевелились в его видениях, и сверкали копья и эльфийские доспехи – древние войны.

Лицо, прекрасное настолько, как может быть прекрасен только лик высших Ши, мелькало рядом: «князь эльфов», – шептали тени, страшась его лучезарности. «Лиэслиа», – промолвил Киран, но это был только сон. С тех пор прошли многие годы – их было столько, сколько листьев в лесу и дождевых капель в грозу. Земля миновала пору своей юности с тех пор, как он впервые ступил на нее – брат вечной, неизменной Арафели.

Но когда Киран взглянул, действительно взглянул сквозь камень на то, что окружало их, видение его было серым и странным, и ему показалось, что он заблудился среди деревьев, совсем не похожих на те, что он знал. Он вспомнил тьму, сгустившуюся среди холмов и заслонившую от него море, и с того момента беспокойство поселилось в нем, отзвук той силы, что способна была заглушить камень.

Сила Арафели? – гадал он. Но в этом было нечто темное, не похожее на ее прикосновение, и страх не походил на тот восторженный ужас, который Киран испытывал перед ней. Есть ли у нее темный лик? А может, он был у Лиэслиа? И от чего может померкнуть камень? Арафель, что мне с ним делать?

«Для защиты, – сказала она. – Я не прошу, чтобы ты пользовался им. Только чтоб у тебя оставался выбор».

Неужто час его пришел? Или я всего лишь увидел, что таилось за нашим покоем и миром все эти годы?

«Не ходи в Элд», – сказала она, и Киран верил ей и не позволял себе думать о нем в эти серые неверные часы, когда разделявшая их пелена истончалась. «Я не иду к тебе». И между тем: вправду ли я отсутствую здесь, когда ухожу туда? Или лишь грежу?

И мысль об испуге Бранвин, если она проснется и застанет его растаявшим, заставляла Кирана сопротивляться не меньше, чем приказ Арафели.

А когда рассвело, он сделал вид, что проснулся, и улыбнулся своей жене, и поцеловал ее, а за прорезью окна пели птицы, и на них с Бранвин струился нежный влажный свет, ибо была весна, и они укрылись одеялами, но свежий воздух бодрил, и они уже не пользовались