издал,

Штыком буржуев успокоил,

В святыни ядрами стрелял.

Я уничтожил суд буржуйный,

Народу землю передал

И сокрушил, как ветер буйный,

Весь буржуазный ритуал.

Чины долой, названье «мода»

Прошло, не надо орденов,

Да здравствуют сыны народа,

Какие ходят без штанов.

Долой приличия вериги,

Крахмальные воротнички,

Отныне только немец в Риге

Пускай сморкается в платки.

Республиканцу неприлично

Буржуйским действовать платком.

Свободный нос он свой отлично

Очистить может и перстом.

Пришел конец интеллигентам,

Успехов в жизни больше нет

И инженерам, и студентам…

Прощай, пленительный балет.

Пришла на смену жизнь иная,

Я никого не обманул

И, разрушая и дерзая,

Лишь все вверх дном перевернул.

Солдат командует войсками,

Обезоружен генерал,

Буржуи стали бедняками

И обезврежен капитал.

Больницей правит старший дворник,

Директор банка — мародер,

И на печать надел намордник

Народный цензор — полотер.

Долой врачей и акушерок,

В них ну́ жды больше уже нет.

Эс-деки, также и эс-эры

Без них повылезут на свет.

Я упразднить намерен банки —

Затеи сытых богачей.

Пусть дома держат деньги в банке

Из-под варенья иль сельдей.

Всеобщий мир мной предназначен,

Уже не за горами он,

И главковерхом мной назначен

Крыленко — вражеский шпион.

Как видишь, на земле повсюду

Совершены мной чудеса,

И было бы теперь не худо

Приняться мне за небеса.

С тобой, как с равным говорю,

Ты шар земной создал когда-то,

А я жизнь новую творю

И натравил на брата брата.

Ты без лица, зато в трех лицах,

А я всегда с одним лицом,

Но депутатом в двух столицах

Огромным выбран большинством.

Декретом сим повелеваю:

Всех ангелов пораспустить,

Буржуев всех изгнать из рая

И в ад на угли посадить.

Лишить чинов всех херувимов

И серафимов — крыльев их лишить,

И крылья те из стран незримых

На землю мне препроводить.

Святых всех мигом упразднить

И новых не иметь в дальнейшем,

Луну и звезды подчинить

Моим веленьям премилейшим.

Намереньям луны светить кадетам

Или Корнилову дорогу освещать —

Отдать приказ другим планетам

Лучам луны путь заграждать.

Социализм как цитадель

В России пышно расцветет,

И скоро верный мне Викжель[10]

К нему дорогу проведет.

И с комиссаром я шпика

Или охранника лихого

Пошлю на небо, а пока

Декрет мой разобрать толково.

Прочесть на небе всенародно,

Послать указы в рай и ад.

Ура! Да здравствует свободный

Небесный пролетариат!

С начала мира и доныне

Всегда ты был небесный царь

И думал далее в гордыне

Именоваться, как и встарь.

Но не забудь, войны пожар

Уж стер с лица земли тиранов,

И ты лишь неба комиссар,

Не будь я Ленин, иль Ульянов.

Большинство сапожников усмехались, покачивая головами: гляди-ка, верно сказано, да еще и складно. Видать, образованная голова сочиняла. Лишь Юрасов, прочитав стихотворение, остался пасмурным и резко спросил Конкина:

— Откуда листок?

— Да так, дружок дал.

— А фамилия дружка?

— А тебе на что? Листок-то отдай.

Юрасов пасквиль на товарища Ленина не отдал, а отнес в фабрично-заводской комитет, у членов которого стихотворение вызвало прилив праведного гнева. Тут же единогласно постановили: «Антона Конкина сопроводить в центральный штаб Красной Армии».

На допросе у следователя Конкин упорствовал: листок нашел на улице, когда шел в Художественный театр, ни к какой партии не принадлежу, политикой не интересуюсь.

Но не Конкин первым, не Конкин последним попался со стихотворными посланиями председателю Совета народных комиссаров. Поднаторевший в подобных разбирательствах следователь 9 апреля 1918 года вынес решение: «Дело № 583 передать к слушанию на публичном заседании Следственной комиссии».

И все же судебный процесс в Московском ревтрибунале, куда было передано дело Конкина, не состоялся. Почему? Если бы дело было прекращено «за недоказанностью преступления», составили бы соответствующую справку. Правительство к этому времени уже переехало из Петрограда в Москву и ужесточило борьбу в Первопрестольной с «антисоветской пропагандой». Арестованные все чаще и чаще попадали не в зал открытого суда, а в застенки ВЧК. Наверное, так было и в этот раз.

По документам ЦГАМО, фонд 4613, опись 1, дело 803

Умышленный выстрел в икону

24 марта 1918 года в доме № 11 по Царицынской улице Москвы, где размещалась вторая рота Усть-Двинского латышского полка, прогремел выстрел. Это стрелок Александр Карлович Шалтьяр после обеда, взяв с кровати полуротного командира Эймана заряженный револьвер, вышел в коридор, насмешливо показал стоявшим неподалеку солдатам на висевшую на стене икону и со словами: «Такого чертенка здесь не нужно» — прицельно выстрелил.

Многие латышские стрелки, несмотря на уже начавшуюся борьбу Советской власти с христианством, возмутились подобной кощунственной расправой своего сослуживца с Божьим ликом. На следующий же день после инцидента собралась следственная комиссия Первой латышской стрелковой бригады, которая постановила, что так как «с религиозной точки зрения поступок производит крайне удручающее впечатление на других товарищей и так как икона представляет художественное произведение, передать означенное дело на рассмотрение революционного трибунала г. Москвы».

Обвиняемый Шалтьяр, почуяв неладное, скрылся. Трибунал запросил Московскую уголовную милицию произвести розыск. Ответа из милиции не поступило. Следствие пришлось прекратить.

По документам ЦГАМО, фонд 4613, опись 1, дело 654

Закрытие газеты «Русские ведомости»

В 1918 году в России закрыли почти все газеты и журналы, оставив читателям словоблудие печатных органов, контролируемых ВЧК и ЦК РКП (б). Оказалось, что лозунг «свобода слова» был нужен большевикам, лишь когда они были гонимыми. Теперь же, встав во главе государства и вкусив сладость власти, они