Откуда-то возник мальчишка с лотком, где лежали дешевые ручки и браслеты.

– Добро пожаловать, миссис королева. – Он сунул лоток прямо в окно медленно двигавшегося такси. – Инглиш корошо. – Худенькие пальцы, унизанные дешевыми кольцами, изобразили знак «V». – Немец плоко. Черчииил корошо. Гитлер очень плоко. Пожалуйста, поглядеть. – Склонив голову набок, он с мольбой глядел на них.

Тарик засмеялся и дал ему монету.

– Превосходный дипломат, знает, что надо говорить. Знает реальную мировую экономику.

– И очень разумный, – добавила Элли. – Когда абсолютно не имеешь представления, с какой стороны твой хлеб намазан маслом… Ну вот, дорогая, ты видишь? – Элли шутливо ущипнула Сабу. – Вон там… Клуб, – шепнула она и показала на слабую полоску света среди темных построек.

– Я стараюсь никогда не смотреть на корабли, – сказала Элли, когда они шли к клубу. – Слишком уж они вгоняют в депрессию. Мужчины и их чертовы войны. – Грубое слово выскочило из темноты, поразив Сабу. Оно так не вязалось с тщательной косметикой Элли, с ее преклонением перед Пату.

– Извиняюсь за французский. – Элли слегка коснулась локтя Сабы. – Выскочило случайно. Я хотела сказать другое – давай радоваться жизни и брать от нее все, пока есть возможность. Тут нет ничего плохого.

По телу Сабы, словно электричество, пробежала дрожь предвкушения. Элли права: тут нет ничего плохого. Страх вернется, и довольно скоро.

…Ей улыбнулся швейцар-нубиец, когда она входила в двери клуба; его зубы казались синими в свете покрашенных в синий цвет ламп. Саба услышала вой джазовой трубы, звяканье стекла, непрерывный гул разговоров. Она посмотрела на часы. Девять тридцать пять.

– Он приедет к десяти, – шепнула Элли. – По крайней мере, мне так сказали.

– Кто? – С ее стороны было наивно делать вид, что она не поняла, но мысль об ожидании была невыносимой.

– Не прикидывайся дурочкой. – Элли в шутку щипнула ее. – Он.

– Ах, он. Что ж, это будет приятно. – Словно он был обычным парнем, а этот вечер тоже был самым обыкновенным. Все-таки некоторые эмоции были слишком сильными, чтобы ими делиться. Особенно теперь и, возможно, не с Элли. С кем угодно, только не с ней. Ведь Саба знала ее совсем мало.

Тарик шагал впереди, разгребая руками, словно волны, сигаретный дым. В зале стояло много столов, освещенных крошечными свечами, горевшими в стеклянных чашах. За столами сидели в основном военные, часто с подружками на коленях. Звучали всевозможные языки – американский, французский, австралийский, греческий.

В углу был бар. Рядом небольшая сцена, где, обмотавшись проводом микрофона, извивался египетский певец; он не пел, а буквально рыдал песню «Поспешишь – людей насмешишь»[108]с таким ужасным акцентом, словно пел на другом языке. За сценой сидела пожилая леди. Половина ее лица была выхвачена из темноты слабым светом. Она глядела на певца с явным неодобрением.

– Фаиза, – шепнул Тарик.

На Фаизе было лиловое вечернее платье, сверкавшее и переливавшееся в неярком свете. Ее волосы были окрашены хной в ярко-рыжий цвет, на губах кроваво-красная помада. На ее коленях возлежал великолепный серый персидский кот, такой же холеный, как и его хозяйка. На его шее сверкал камнями поводок. Он с презрением взирал на пары, танцевавшие щека к щеке.

Еще в машине Тарик рассказывал, что Фаиза была почти так же знаменита, как его обожаемая Умм Кульсум. Как и Умм, она родилась в бедной семье и, чтобы петь, одевалась мальчишкой. Фаиза была, по его словам, настоящей артисткой: она пела суры Корана, долго и упорно училась. Еще она была в большой дружбе с мистером Озаном.

Когда певец в последний раз мучительно взвыл и замолк, Фаиза огляделась по сторонам и, заметив их, царственным кивком подозвала к себе.

– Я знаю, кто ты, – сказала она Сабе и пристально посмотрела на нее. Ее огромные черные глаза были подведены углем и чуточку слезились от жары. Потом она махнула рукой, зазвенели браслеты. – Пойдешь со мной наверх. А вы ступайте танцевать, – сказала она Тарику и Элли.

Она взяла с края сцены керосиновую лампу и уверенно направилась через небольшой клуб, набитый посетителями.

– У меня наверху апартаменты, – сообщила она Сабе. – Там и побеседуем.

Кот бежал впереди Сабы, когда она поднималась по ступенькам следом за знаменитой певицей. Один раз она ощутила кожей ноги прикосновение его пушистого хвоста. Наверху Фаиза вставила ключ в замок и открыла дверь. Они вошли в комнату, где стояли пианино и несколько уютных диванов с шелковыми подушками.

– Вот где мы устраиваем теперь настоящие вечеринки, – сказала Фаиза. – Пожалуйста, садись. Ты хочешь что-нибудь выпить?

– Нет. Нет, благодарю. – Над головой певицы висели часы. Они показывали уже девять сорок пять.

Кот замурлыкал, как маленький мотор, когда Фаиза провела пальцами по его спине.

– У нас немного времени, мне скоро выступать, – сказала Фаиза. – Так что давай сразу перейдем к делу. Мистер Озан не смог приехать сюда, но он мне сказал, что ты очень хорошо поешь. В последние два года власти запретили нам приглашать иностранных певцов; говоря по правде, это очень и очень скучно. – Она тепло улыбнулась. – Мы артисты, мы хотим все слышать и все видеть. – Она взмахнула руками под звон браслетов. – Так что запрет властей – это досадная проблема. – Они улыбнулись друг другу, как люди, владеющие общим секретом.

– А вы хотите, чтобы я здесь пела?

Фаиза пожала плечами.

– Не исключаю. Мы не можем зарабатывать, не приглашая новых исполнителей. Но пока что нам нужно действовать почти что в тайне. До войны мой супруг работал с мистером Озаном, и мы всюду искали таланты. Тут у нас были аргентинские танцоры, французские певцы, немцы, итальянцы. Все было так замечательно. Теперь же… – Певица пожала плечами.

– А ваш супруг?

– Умер. В прошлом году от сердечного приступа. – Она взяла кота на руки и прижала его к груди.

Внизу музыканты играли арабскую музыку: барабаны, скрипка, лютня, табла[109]; их дикие, навязчивые ритмы нарушали ночную тишину. А еще рокот самолета, пролетавшего совсем близко.

Фаиза замолкла и тоже прислушалась. Самолет стал удаляться, и она небрежно пожала плечами – мол, ничего особенного.

– Так вот, – заключила она. – Мистер Озан хочет, чтобы я занималась с тобой.

– Вы против? – спросила Саба. – Я знаю, что вы очень долго учились петь.

– Нет, что ты? – удивилась Фаиза. – Конечно, нет. Наоборот, я очень рада. Мистер Озан удивительный человек. Мы устраиваем для него милые вечеринки – когда он хочет, конечно.