– Значит, ты хорошо провела время? – По лукавому взгляду Элли было ясно, что она ждет подробностей.

– Да, – ответила Саба. – Очень приятно. – Если бы даже она и хотела, то все равно не смогла бы описать, как чудесно все было. Ее тело казалось легким, даже невесомым, а мозг лучился блаженством.

Элли удивленно подняла брови. Она рассчитывала услышать больше.

– Очень приятно?

– Да. – Саба посмотрела ей в глаза. – Спасибо. Слушай, извини, что тебе пришлось меня ждать. Надеюсь, ты не слишком утомилась. – Элли вздохнула и обмякла. Теперь Саба могла бы спросить, как она провела время с Тариком, но было ясно, что такой разговор не предусмотрен в сценарии действий добросовестной компаньонки, по которому должна была действовать Элли.

– Если ты не возражаешь, – сказала Саба, – я сейчас поднимусь к себе, приму ванну и переоденусь. Фаиза ждет меня в десять тридцать; опаздывать мне нельзя – потом к ней придет парикмахер.

– Мне заехать за тобой после репетиции? – Элли, казалось, прощупывала почву. Как там у Сабы? Но было ясно, что ей не терпится снова увидеть Тарика.

– Нет-нет, не нужно, мы с Домом уже договорились, что вместе поедим где-нибудь. Он приехал сюда всего на пять дней.

– А тебе полагаются выходные дни? – Элли что-то обдумывала.

– После приезда сюда ни у кого из нас еще не было ни одного выходного.

– Настаивай на этом – в конце концов, заключи контракт с клубом. – Лицо Элли снова обрело деловое выражение. – Ты ведь должна быть в хорошей форме и для радио, и для вечеринки у мистера Озана. – Они вернулись к предписанному сценарию. – Так, ладно. – Элли скинула с ног туфли и прошлась по гостиной. Ее чулки оставляли на полу следы, похожие на следы чьих-то лап. – Если быть осторожными и держать язык за зубами, то, полагаю, мы с тобой сможем неплохо расслабиться несколько дней. Намек понятен? Если хочешь, ты можешь остаться здесь. Вы оба, – добавила она, понизив голос.

– У Доминика есть комната на Рю Лепсиус, – сообщила Саба. – Он позаботится обо мне. Там тихо и спокойно, близко от клуба и вообще – не на виду. Будем экономить бензин. – Они многозначительно переглянулись.

– Да, мы все стараемся экономить бензин. Но обещай мне, что не скажешь Кливу ни слова. Знаешь, он забыл мне заплатить за последние две недели; не знаю, о чем он думает. Я ведь не могу питаться воздухом и утренней росой. Если бы не Тарик, я была бы без гроша, честное слово. Если он что-то пронюхает про меня, так ему и скажи.

– Разве тебе не платит правительство, как нам?

– За какую-то работу да… зависит от… ну, тут все сложно. В общем, Кливу ни слова, а если ты увидишь в этом доме Тарика, о нем тоже ни слова. – Элли опять подмигнула. – Впрочем, скоро он опять уедет.

Она дала Сабе соли для ванны и чистое полотенце, потом обняла ее и сказала, что иногда будет сидеть на репетициях Сабы со строгим видом, словно это единственная цель в ее жизни. Да, кстати, Фаизе лучше не рассказывать про Доминика: египтяне – жуткие сплетники. Мол, просто старый знакомый.

Лежа в теплой и душистой ванне, Саба снова думала об Элли. Непонятная особа, и ее присутствие в городе было, пожалуй, не менее загадочным, чем ее собственное. Но тут же забыла обо всем – ведь она была влюблена и невероятно счастлива.

Когда Саба вернулась с репетиции на Рю Лепсиус, Дом ждал ее. Она буквально вспорхнула наверх и влетела в их комнату, чуточку робея и полная восторга, что увидит его. Прежде она никогда еще не была с мужчиной так долго, и теперь ей казалось, будто она, как в детстве, играет в семью.

При виде ее раскрасневшихся щек и развевавшихся от спешки темных волос Дом подумал: «Ну вот, я пропал окончательно». Все утро он скучал, считал секунды и ненавидел стрелки часов за их медлительность. И теперь обнял Сабу и сообщил, что может напоить ее чаем – в углу комнаты, за цветастой занавеской, он обнаружил крошечную керосинку. На его вопрос, голодна ли Саба, последовал ответ, что она просто умирает с голоду и что она вообще ничего не ела с вечера.

– Тогда пойдем в «Дилавар», – заявил он, радуясь, что может снова взять инициативу в свои руки. – В округе это лучшее кафе; там нормальная еда и спокойно.

Они вышли на улицу, держась за руки.

По обе стороны узкой улочки стояли столики, высыпавшиеся из почти незаметного, без всякой вывески, кафе; люди мирно пили чай и ели всевозможную выпечку. Теплый воздух благоухал жасмином, росшим возле шпалер. Плескался маленький фонтан. Внутри кафе на мраморном столике стоял огромный русский самовар.

Дом выбрал место за шпалерой, чтобы не сидеть на виду, и заявил, что не хочет ни с кем общаться, кроме Сабы.

Для ланча было уже слишком поздно, для обеда рано. Они заказали сыр и лепешки, к которым были поданы крошечные порции хумуса и острых овощей. Пока ждали, Дом держал в ладонях руки Сабы и покрывал их нежными поцелуями.

– Скучала? – Он дотронулся пальцем до ее щеки. – Как я люблю твои ямочки.

– Даже и не вспоминала, – ответила она, хотя ей мучительно хотелось его поцеловать. – Мне было не до тебя. Такой был восхитительный день!

– Восхитительнее, чем ночь? – поинтересовался он с хрипотцой в голосе. Ее захлестнула гигантская волна страсти.

– Почти такой же.

– Правда? – Он вопросительно посмотрел на нее.

– Правда. – Она поцеловала его ладонь. – Почти.

День и вправду получился замечательный во всех отношениях. Ее тело помнило их любовь, и эта память звучала под поверхностью событий и делала еще интереснее замечательный урок, который дала ей Фаиза.

– Расскажи мне, чем ты занималась. – Он наклонился к ней. – Рассказывай мне все про себя.

– Это еще зачем?

– Потому что тебе самой хочется так делать. – Он прищурил глаза, а на нее нахлынула новая волна желания. «Тормози, будь осторожной, в ближайшие недели может случиться что угодно», – одернула себя Саба.

Она вздохнула.

– Ну… Фаиза забавная старая птичка, но чудесная и потрясающая. Ты ведь видел ее вчера. Она похожа на маленький рождественский пудинг: огромные кольца в ушах, длинное, сверкающее платье. Нет, не смейся, такой она была вчера. Сегодня она была одета просто, даже строго, – но она страстно любит музыку и пение.

«Я не хочу, чтобы ты пылала страстью к чему-либо или кому-либо, кроме меня». – Такая мысль возникла в нем инстинктивно, и ему стало стыдно.

Глаза Сабы сверкали восторгом, когда она рассказывала, что Фаиза бегло говорит на французском, английском, арабском и греческом, а перед войной работала в Париже на Елисейских полях, в кабаре «Жернис». Ее пригласил туда месье Лепле, человек, открывший талант Пиаф, когда услышал ее на улице и сделал первые записи. Потом его убили. В этой истории была еще одна интересная деталь, которую утаила Саба. По слухам, – Фаиза сообщила ей, сверкнув угольно-черными глазами и сжав ее запястье, – Пиаф сотрудничала с французским движением Сопротивления, хотя часто выступала на вечеринках у немецких военных.