Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как струшу, так сразу и плачу, — заявил Арилье, блестя синими глазами. — Ни того, ни другого не таю, любому позволено это увидеть.
— А что же еще ты делаешь, как девчонка? — спросил Анапюр.
— Откровенничаю с незнакомцами, — сказал Арилье.
— А дерешься как?
— Как девчонка — отчаянно. Кричу и впиваюсь когтями в физиономию обидчика.
— Любишь ты как?
— Как девчонка — бесстрашно, так, будто на моем сердце отродясь не было кожи, голой душой, разрезанной грудью.
— А ревнуешь как?
— Ясное дело, как девчонка: сопернику ломают пальцы, один за другим, а изменнице — яда в кашу.
— А если она невиновна?
— Тогда плачу и лезу в петлю.
— А если я назову тебя «девчонкой»? — облизывая жирные губы и откладывая кость, осведомился Анапюр.
— Тогда я назову тебя «эльфом» и отрежу тебе уши, — ответил Арилье.
— Эльфом! — засмеялся Анапюр. — Более смешного я ничего не слыхивал! Храбрая ты, должно быть, девчонка, Арилье, и хитрая, и ловкая.
— Да еще и драться умею, — добавил Арилье.
— Вот это по мне! — Анапюр поцеловал собственный кулак в знак одобрения, а потом похлопал тыльной стороной ладони Арилье по волосам. — Вот это по мне!
— Что ж, ты — не девчонка, — под общий смех заключил Арилье.
— Другая загадка, — нахмурился Анапюр. — Разные бабушки… Что это значит? И чью бабушку ты съел?
— Я съел бабушку Енифар, — сказал Арилье, — чтобы называть милыми сестрами всех знатных троллих, а всех знатных троллей — милыми братьями, и всех незнатных троллей — милыми слугами, и всех старых троллей — милыми бабушками.
— Ого! — воскликнул Анапюр. — Стало быть, ты не тролль.
— Угадал, Анапюр.
— Стало быть, ты… Нет, — вдруг выдохнул Анапюр.
Воцарилось странное молчание. Все смотрели на Арилье, а он преспокойно взял еще кусок мяса и впился в него зубами.
— Какая тебе разница, кто я по крови, — сказал Арилье безразличным тоном, с набитым ртом, — если я назову тебя милым братом?
Енифар вскочила:
— А кто тронет его — будет иметь дело со мной! У меня нрав мужчины, и в моей печени вскипает желчь, в моем желудке бурлит яд, в моем горле рождаются стрелы, мой язык жалит, мой взгляд испепеляет, мои брови колют, мои губы кусают, а зубы — дробят кости!
— Сколько тебе лет? — спросил Анапюр, влюбленно глядя на нее, стоящую в свете костра, снизу вверх.
— Будет десять, а пока не исполнилось!
— Я бы на брюхе молил тебя быть моей, — сказал Анапюр.
— Мой палец можешь поцеловать сейчас, а твоей не буду никогда! — ответила Енифар.
Она протянула ему указательный палец, и Анапюр осторожно прихватил его зубами возле ногтя. Оба они зажмурились, потом Анапюр двинул челюстью сильнее, и на коже Енифар выступила кровь.
Анапюр тотчас выпустил ее руку, а она дала Арилье слизать капельку крови.
— Нечего тебе, Анапюр, поедать меня, коль мы не женаты и никогда не будем! — заявила Енифар, как ни в чем не бывало усаживаясь возле костра. — Наша кровь в нашей семье и останется.
Арилье все держал ее тонкую шершавую ручку, не в силах выпустить ее и тем самым подвергнуть, возможно, какой-нибудь новой опасности.
Тут из темноты один из троллей вдруг громко спросил:
— А как же последняя загадка — кто отец Енифар?
— Мой отец — Джурич Моран, — сказала Енифар. — И это вовсе никакая не загадка. Это — тайна, потому что моя мать говорит, будто Джурич Моран зачал меня во сне.
* * *
Расставались с троллями наутро тепло, по-дружески. Анапюр обнял Арилье, стукнулся с ним кулак о кулак, потом шутливо боднул его лбом в живот.
— Когда твои кишки забудут про мясо, которым я их набивал, — пусть твоя душа про это не забудет, — пожелал он.
А Енифар он сказал:
— Во всем моем теле нет ни единого волоса, который забыл бы о тебе, прекрасная.
Арилье ответил так:
— Я не хочу никогда оказаться твоим врагом, Анапюр. И даже если я и сделаюсь твоим врагом, я все равно останусь твоим другом.
А Енифар ответила так:
— Пусть в память обо мне все твои волосы стоят дыбом, Анапюр! А я буду держать дыбом за тебя мои уши.
Она умела двигать ушами — редкое искусство среди троллей, да и среди людей тоже. А эльфы никому не рассказывали, умеют они это делать или нет.
* * *
Встреча с Анапюром и другими троллями оказалась приятной, хоть и оставила после себя некоторую тяжесть в желудке.
Еще день путники ехали без происшествий и даже для того, чтобы поесть, не останавливались: троллиная трапеза переваривается долго.
Горизонт не приближался: все так же недостижимо розовели на фоне неба призрачные горы, только к концу второго дня сделались чуть более темными.
Арилье то и дело принимался размышлять над тем, какой странный оборот принимала его судьба. Из восьмидесяти двух прожитых им лет он больше пятидесяти сражался с троллями; как же вышло, что теперь он ест и пьет с ними, и понимает их шутки, и даже отвечает на их загадки? Впрочем, все это представлялось ему странным лишь до того момента, пока он не взглядывал в сторону Енифар; а стоило ему увидеть девочку, как сразу же все то, что могло быть сочтено противным природе, становилось чем-то совершенно естественным.
Череда событий, превративших Арилье в тролля, выстраивалась в безупречную цепочку, где каждое звено занимало строго отведенное ему место.
Разве мог Арилье допустить, чтобы охранная сила каменных зверей, не допускающих в замок Гонэл никого, в ком течет троллиная кровь, уничтожила ребенка? Виноват ли Арилье в том, что Серая Граница сместилась, и он вместе с Енифар оказался на троллиной земле? Он позволил девочке спасти его жизнь — может быть, следовало бесславно сгинуть, лишь бы не входить в ее семью?..
Но и это все было лишь попыткой разложить по полочкам побуждения, чувства и события. А Енифар, как и всякая знатная троллиха, и как всякий ребенок, и как любая женщина, не опускалась ни до какого «раскладывания по полочкам». Жизнь для нее была жизнью, цельной, круглой, такой, что и не откусишь, как ни разевай пасть. И потому мало-помалу все сомнения Арилье рассыпались, как песок, и его лошадь прошла по этому песку копытами.
И тогда он начал задумываться о другом.
Для чего им, собственно, ехать в Калимегдан? О том, что Джурич Моран изгнан из Истинного мира, известно было уже давно. В Калимегдане им не найти отца Енифар, одни только его следы… Но ведь эти же самые следы можно обнаружить в любом месте Истинного мира.