Много позже, когда он обслуживал бар на балу дебютанток в Форт-Уорте, с ним занималась французской любовью дочь одного мультимиллионера. Если бы оральный секс входил в программу Олимпийских игр, она наверняка завоевала бы там золотую медаль.

В Канзас-Сити во время лазерного шоу «Пинк флойд» какая-то девица, которую он никогда больше не встречал, расстегнула ему джинсы и довела до оргазма одной рукой, другой покуривая «косячок».

В Биллингсе он предавался этому на лошади во время снегопада.

Все указанные события остались в его памяти только потому, что выделялись на фоне остальных, В большинстве случаев Джек занимался обычным сексом с обычными женщинами, с которыми его объединяли две вещи: одиночество и физическая потребность.

Однако ничто из испытанного им ранее не было таким эротичным, как сейчас, когда Анна трогала его лицо, потому что она делала это с подлинным интересом и, может быть, с нежностью.

За всю жизнь к Джеку Сойеру нечасто относились с нежностью. Да, иногда ему оказывали любезность, но эта ласка обычно исходила от тех, кто был мил со всеми. Никто не любил его по-настоящему.

Ни мать, использовавшая Джека как средство давления на человека, который все время ее предавал. Ни отец, умевший хорошо говорить, но даже пальцем не пошевельнувший бы ради сына.

А вот Анна… Она доверила ему свои мечты, которыми не делилась ни с Делреем, ни даже, возможно, с мужем. Она ценила его мнение, иначе не стала бы просить его совета относительно сделки с древесиной. Она не поленилась привести себя в порядок перед ужином и позаботилась о том, чтобы пригласить Джека на ужин.

Прошло уже несколько секунд после того, как Анна отняла руки, но она по-прежнему смотрела на губы Джека — и в ее взгляде ясно угадывалось желание их поцеловать. Затем, убрав свои руки из-под подбородка, она положила их на руки Джека, по-прежнему цеплявшегося за стул так сильно, словно мощный вихрь грозил смести его с поверхности земли.

Прошептав ее имя, Джек чуть-чуть подался вперед, боясь, что Анна сейчас убежит, но еще больше — что она останется.

Она наклонила голову и приоткрыла рот.

«Боже, помоги мне», — подумал Джек, уже ощущая на губах ее поцелуй.

* * *

Эззи чувствовал себя круглым дураком. Он уже почти надеялся, что ее нет дома, и тогда он мог бы с чистой совестью уйти, не вступая в беседу.

Так как никто не ответил на звонок, он сделал два шага вправо и сквозь оконное стекло заглянул в гостиную.

Телевизор был включен, но смотрел его только внук Делрея.

Приглядевшись, Эззи обнаружил, что на самом деле мальчик спит. Даже звонок в дверь его не разбудил.

Заслышав приближающиеся шаги, Эззи вернулся к двери и встал прямо под фонарем, чтобы его легко можно было узнать.

Дверь немного отворилась, и в узком просвете показалось лицо Анны Корбетт.

Эззи подумал, что видел ее в последний раз очень давно. Он совершенно забыл, какая она симпатичная, особенно когда у нее горят щеки, как сейчас. Он помнил Анну школьницей с длинными тощими ногами и большими голубыми глазами. Глаза у нее по-прежнему оставались голубыми, однако ноги больше не были тощими.

— Добрый вечер, миссис Корбетт, — коснувшись полей шляпы, сказал Эззи.

Узнав его, она распахнула дверь настежь, приглашая войти.

— Спасибо. — Эззи шагнул в прихожую и снял шляпу, удерживая в другой руке тарелку. — Мы с миссис Хардж очень сожалеем о смерти Делрея. Мы хотим, чтобы вы это знали.

Она кивнула и одними губами произнесла «Спасибо», повторив это знаками.

— Мне жаль, что я сегодня не был на похоронах. У меня были кое-какие дела.

Огорченный отказом Фостера, угнетенный пустотой в доме, которая столь явно напоминала о его теперешней никчемной жизни, Эззи еще сильнее наказал себя тем, что вновь побывал на месте, где умерла Пэтси Маккоркл.

Там та же самая жара, те же жалящие насекомые, та же лениво несущая свои воды река, то же самое отчаяние.

Отбиваясь от муравьев и москитов, Эззи долго сидел на пустом стволе поваленного дерева с банкой теплого «Доктора Пеппера» в руке и думал о том, как хорошо было бы вернуться на двадцать два года назад.

Он хотел знать, что случилось с этой девушкой. И всего лишь. Больше ничего.

Он не собирался наказывать того, кто ее убил. Может быть, наказывать здесь не за что. Может быть, ее смерть была случайной. Им двигала не месть. Возможно, то отрицательное влияние, которое этот случай оказал на жизнь его и его семьи, и давало основания для мести, но Эззи с радостью готов был отказаться от возмездия только ради того, чтобы узнать, при каких обстоятельствах умерла Пэтси Маккоркл и кто в этом виноват.

Ему необходимо знать, что произошло, чтобы умереть спокойно.

— Как бы там ни было, — сказал Эззи Анне Корбетт, — я принес вам эту лазанью. — Он неловко подал ей тарелку. — Моя жена приехала бы сама, но она у сестры в Абилене. Она посылает вам с мальчиком свои соболезнования.

Он не имел представления, много ли она разобрала из того, что он сказал. Ее родители в свое время решили не отдавать девочку в специальную школу для глухих детей, и Анна ходила с переводчиком в обычную школу. Эззи слышал, что она очень умна и что глухота является ее единственным серьезным недостатком.

У него не было опыта общения с глухонемыми. Ему приходилось сталкиваться с ними только по воскресеньям во время службы в Первой баптистской церкви, когда какой-то мужчина разговаривал знаками с группой глухонемых, приезжавших туда из нескольких протестантских общин округа. Эззи особенно нравилось смотреть, как они «поют» псалмы, выражая слова знаками. Наблюдать за этим было приятнее, чем слушать те же самые псалмы в исполнении церковного хора. А пока Эззи глядел на глухонемых, служба как будто проходила быстрее.

В целом глухонемые казались обычными людьми, поэтому он сам не мог понять, почему сейчас чувствует себя так неловко.

Эззи не знал, объясняется ли это глухотой Анны Корбетт или самой ситуацией.

Скорее всего последним, потому что исполнение подобных обязанностей обычно выпадало на долю Коры. Самому Эззи постоянно приходилось собирать на шоссе то, что осталось от Генри, Джо или Сюзи — которые были кому-то дороги, — и укладывать это в мешок, а потом сообщать страшную новость их родным. Но на этом его обязанности заканчивались, и в действие вступала Кора, которая и ходила на похороны.

Когда сегодня Эззи сказал ей о смерти Делрея, она спросила:

— Много было народу на похоронах?

— Я не ходил.

— Почему? Может, по крайней мере что-то отнес?

— Отнес? — тупо повторил он.

Разговор о смерти Делрея Корбетта был только предлогом для звонка Коре. Единственное, что он действительно хотел, — это услышать ее голос и, если она будет в подходящем настроении, попросить ее вернуться домой. А она ухватилась за возможность поговорить о чем-то, не касающемся их отношений.