— Просто заплати за проезд. И я… прослежу, чтобы эти копейки скорее вернулись к тебе.

Собеседник был высоким и хорошо сложенным. На нем был стоивший целое состояние хауберк, каждое кольцо заклепано, прочный, как камень.

Он боялся Гектора Лаклана. Но недостаточно сильно, чтобы пропустить его растянувшееся на многие мили стадо. Нужно было попытаться собрать пошлину. Такие уж порядки в горах, да и собственный страх злил.

И правда, Гектору пришла в голову эта же мысль, когда он увидел, как изменилось выражение лица мужчины.

— Что же, будь ты проклят, плати чертову пошлину, или…

Гектор обнажил меч. Он не спешил, не страшился ни гнева противника, ни пятидесяти солдат во всеоружии, стоявших у того за спиной. Горец неторопливо вытащил длинный клинок, тяжелое навершие будто само перевернуло его в сжатой руке таким образом, чтобы острие оказалось аккурат напротив лица мелкого лорда. Гектор вогнал наточенный конец прямо мужчине в лоб с теми же усилиями, которые прилагает сапожник, протыкая кусок кожи. Ноги закованного в доспехи человека подогнулись, глаза закатились. Он был мертв.

Гектор вздохнул.

Дружина мертвеца застыла на месте — от потрясения, которое продлится еще несколько ударов сердца.

— Стоять! — приказал Гектор.

Командовать, не угрожая и не вызывая сопротивления, которого он всеми силами старался избежать, было поистине тонким искусством.

Тело ударилось оземь, еще несколько мгновений ноги мертвеца подергивались.

— Умирать никому из вас вовсе не обязательно, — спокойно произнес он.

С кончика меча капала кровь.

— Он был глупцом, потому что требовал денег, и все знают это. Пусть его выборный наследник возьмет на себя командование, и давайте закончим на этом, — предложил Лаклан, и стоявшие перед ним люди заколебались, разрываемые сомнением, жадностью, страхом и верностью — не мертвецу, но кодексу, который требовал мести.

И кодекс победил.

Лаклан услышал свидетельствовавший об отказе ропот и схватился обеими руками за меч, обрушив его на ближайшего противника. У того в руке тоже был клинок, но человек оказался слишком медлительным, чтобы спасти собственную жизнь. Мощный удар пробил его защиту и раскроил череп от левой брови до правой скулы, верхняя часть головы отделилась от тела, оставив чистый срез.

Люди Гектора двинулись вперед, покидая отведенные места, что означало: когда все закончится, а именно шум, жестокость, кровь и грязь, уйдет целый день, пока они соберут всех разбежавшихся по горным долинам и лощинам животных.

Некто — какой–то древний философ, имени которого Лаклан не мог вспомнить со времен, когда к ним приходил священник, чтобы научить его читать и писать, — говаривал: горцы завоевали бы весь мир, если бы только прекратили сражаться друг с другом.

Он размышлял над этим, когда убивал третьего человека за день, когда его воины с криком пошли в атаку и когда обреченные люди с заставы попытались оказать сопротивление и были перебиты все до одного.

Лагерь у подножия монастыря исчез так же быстро, как и появился: палатки сложили и упаковали в фургоны, которые тянули вверх по крутому склону в крепость двойные упряжки.

Первым делом следовало разместить наемников. Капитан с настоятельницей быстро обошли дормиторий, большой зал, часовню, конюшни и хранилища, складывая, разделяя и распределяя.

— Естественно, я должна впустить всех людей, — произнесла настоятельница.

Капитан прикусил губу и обвел взглядом внутренний двор.

— В конце концов, мы можем заново расставить наши палатки прямо здесь. Вы собираетесь использовать большой зал?

— Конечно, он уже освобожден, — сказала она.

И, пожав плечами, добавила:

— Сейчас Великий пост, поэтому все ценности спрятаны.

Один из самых больших фургонов войска как раз проезжал через главные ворота. Его верх едва не задел перемычку.

— Покажите мне хранилища и кладовые.

Они шли от погреба к погребу, от хранилища до длинной винтовой непроветриваемой лестницы, ведущей глубоко в сердце скалы к чистому источнику, образовавшему водоем размером с фермерский пруд. На обратном пути настоятельница поднималась по спиральным ступеням медленнее, чем спускалась.

Он остановился вместе с ней, когда ей потребовался отдых.

— Там внизу есть какой–нибудь выход? — спросил Красный Рыцарь.

— Конечно, как же без него выдолбить в горной породе полость? Но у меня нет сил, чтобы показать его тебе.

Они снова прошли через потайную дверь за алтарем в часовне, и настоятельницу окружили одетые в серое сестры. Каждая требовала внимания — дела, касавшиеся ухода за алтарем, цветов для следующей службы, жалобы на святотатственные ругательства, постоянно доносившиеся со стен, теперь полных солдат.

— Эй вы, чертовы придурки, засовывайте свои гребаные задницы в доспехи, или я вскрою ваши убогие черепушки и по полной отымею мозги! — задавал трепку Плохиш Том собиравшимся на стене наемникам. Он не кричал, но в тишине его слова разнеслись по всей крепости.

С безмолвной мольбой пожилая монахиня посмотрела на настоятельницу. — Ваши сестры дали обет молчания? — спросил капитан.

Настоятельница кивнула.

— Им всем можно говорить только по воскресеньям. Послушницы и монахини старшего поколения при необходимости могут говорить. Что редко случается с пожилыми, но зато довольно часто с теми, кто моложе. — Она взмахнула руками. — Я говорю от их имени. — Затем указала на следовавшую за ней фигуру в капюшоне. — Это сестра Мирам, мой секретарь и викарий. Ей позволено разговаривать.

Капитан отвесил поклон сестре Мирам, которая в свою очередь слегка пригнула голову.

— Правда, она предпочитает этого не делать, — добавила настоятельница.

«В отличие от вас», — подумал Красный Рыцарь. Возможно, ей просто нравилось говорить с ним или держать рядом человека, с которым можно вести бесконечный словесный поединок. И все же он не сомневался в ее набожности. Капитан считал, что набожность бывает двух видов: ложная, притворная и выстраданная, глубокая и искренняя. Он был доволен тем, что умел их различать.

В дальнем конце часовни стоял отец Генри. Его вид вызывал беспокойство — капитан предположил, что тот давно не мылся и не брился. Рыцарь посмотрел на настоятельницу.

— Ваш священник выглядит не очень.

Он знал, что прошлым вечером она применила заклинание. Причем сделала это очень искусно, что свидетельствовало о том, что женщина была магом и, должно быть, знала, что он применил заклинание очарования во дворе и на ее сестрах.

И она была здесь не единственным магом. Существовали тайные хитросплетения, управлявшие общей ситуацией. Он внимательнее посмотрел на сестру Мирам, а затем ради интереса потянулся к ней, словно третьей рукой, своей силой.