— Примерь их.

— Не подойдут они мне — уж больно высокие и узкие. — Мананнан помог ему надеть кольчугу и застегнуть панцирь. Шаг за шагом атаман облачился в сталь полностью и взял в руки шлем. — Уж он-то точно не налезет. Поглядите! — Он осторожно надвинул шлем на лоб, опустил на место и тут же снял. — Ишь ты, а я думал, мал будет.

— А вышло по-другому, — сказал Лемфада. — Возьми одну перчатку — другую пока не трогай.

Решето натянул черную, с серебристой кольчужной вставкой перчатку и снова удивился тому, как хорошо она подошла к его коротким толстым пальцам.

— А теперь сравни ее с другой. — Решето положил обе перчатки рядом, и Элодан с Лло увидели, что первая стала короче второй, и ее пальцы расширились. — Надень другую, — велел Лемфада, и Решето уже не удивился, когда и эта перчатка пришлась впору.

— Доспехи ждут. Они сами выберут себе рыцарей, — объявил Лемфада.

— А я? — спросила Морриган.

— Вы уже избраны, госпожа моя, как и все присутствующие здесь. Но завтра придут еще двое, а один нуждается в спасении.

— Что с тобой такое сделалось, парень? — спросил Лло, положив руку ему на плечо.

— Я высоко летал и многое видел, — улыбнулся юноша, мягко убрав с плеча руку Лло. — Завтра Элодан начнет делать из вас рыцарей, но прежде я должен сказать вам кое о чем. Не все из вас доживут до конца последней битвы. Вы должны смириться с этим — иначе нет смысла продолжать.

Все мрачно смотрели на Лемфаду. Но никто не промолвил ни слова. Мананнан вышел вперед.

— Теперь мой черед, ведь так?

— Да, — сказал Лемфада. — Прости меня.

— Не за что, Оружейник. Я давно уже не чувствовал такого сильного движения Цветов. Я знал, что ты избран, еще до того, как ты заговорил, как знал и то, что возглавит нас Элодан. — Рыцарь повернулся лицом к остальным. — Рыцари Габалы возродились, и я посвящаю свою жизнь новому ордену. Каждый, кто запятнает его честь, ответит передо мной. Мы не станем произносить клятву, и священной реликвии у нас нет, но каждый из нас даст клятву себе самому. С этого дня никакое зло не должно коснуться вас, и вы не должны делать ничего ради собственной выгоды. Отныне и до конца мы будем воплощать собой высшую справедливость. Победа нас ждет или поражение, на уступки мы не пойдем. Если кто-то здесь не чувствует себя в силах жить по этим правилам, — Мананнан посмотрел на Решето, — пусть лучше уйдет сейчас. Назад дороги не будет.

— Я в доле, — проворчал Решето. — Нечего мне проповеди читать. Доспехи-то мне подошли — так ведь, парень?

— Ты был первым избранником, — ответил Лемфада. — Правда, поэт?

— Правда. А теперь, поскольку я здесь больше не нужен…

— Ты нужен, — возразил Лемфада.

— Я не рыцарь и мечом не владею, — зачастил поэт. — Я…

— Ты же слышишь: твои доспехи зовут тебя. Надень их.

— Нет-нет, я не могу. Я не хочу умирать здесь, понимаешь?

— Мы все тебя понимаем, поэт, — сказал Лло Гифс. — Не волнуйся. Ступай в деревню. — Нуада, кивнув, отошел на несколько шагов и остановился. Смертельно бледный, он посмотрел на доспехи, зажмурился, словно от боли, и глубоко, прерывисто вздохнул. Потом подошел к одним из доспехов в ряду, взял меч и поднял его перед собой. По клинку побежали черные трещины, и меч разбился вдребезги.

— Какого черта это должно значить? — прошептал Решето.

— Время покажет, — с широкой улыбкой ответил Лемфада.

На рассвете, войдя с Лемфадой в пещеру, Элодан увидел, что перед доспехами сидят три золотые собаки Руада.

— Как они сюда попали? — просил он.

— Это я их вызвал, — ответил юный чародей. — Они могут нам пригодиться, хотя я надеюсь не прибегать к ним. Ты знаешь, которые доспехи твои?

— Да. — Рыцарь остановился перед белым с серебром шлемом Самильданаха. Его забрало украшал орел, сам шлем покрывала филигранная резьба необычайной красоты. На панцире, поножах и наручнях тоже виднелся узор в виде мерцающей листвы.

— Они стоят дороже, чем все мое имение, — коснувшись стали, прошептал Элодан. — Какое великолепие.

— Носи их с гордостью, Элодан.

— Носить? Я даже прикасаться к ним недостоин. И как я их надену с одной-то рукой?

— Я тебе помогу.

— Это даже не смешно, Лемфада. Тени былых рыцарей Габалы сгорят со стыда.

— Не думаю, магистр. Рыцарь Габалы — это нечто большее, чем рука, твердо держащая меч. Для него важнее душа и сердце. Ты рассказал мне о женщине, которую любил, и ее муже, убитом тобою. Сделанного уже не исправишь, но пусть это останется в прошлом. Будь магистром в полную меру своих сил и дарований, учи других — тех, что есть, и тех, что еще придут.

— Я недостоин, — повторил рыцарь.

— Мы все недостойны, и времени, чтобы стать достойными, у нас мало. Давай я помогу тебе надеть доспехи.

Час спустя Элодан, Лло, Решето, Морриган и Нуада оделись в сталь Габалы. Пока Элодан занимался с остальными, Лемфада подозвал к себе поэта.

— Какой вам от меня прок? — спросил Нуада. — Я чувствую себя так, будто вырядился для потехи.

— Это не так. Твой меч сломался потому, что он тебе не нужен. Ты будешь рыцарем, но не воином, Нуада. Убивать, хвала Истоку, не в твоей натуре. Ты будешь нашим герольдом. Будешь странствовать по лесу, заходя в каждое селение, и рассказывать всем, что рыцари вернулись. Твое дело — не только привлекать к нам новых бойцов, но и налаживать гармонию Цветов. Ты должен захватывать и вдохновлять своих слушателей, как никогда раньше. Ты должен наполнить их сердца надеждой. Возьми с собой Картию и Бриона и ступай на север. Через два дня вы придете в укромную долину, где один человек разводит лошадей. Купите коней для себя и попросите его на будущей неделе доставить сюда семь белых жеребцов.

— Целых семь? Найдется ли у него столько?

— Найдется, и он их приведет. Это номад по имени Крисдин; человек он честный и дорого с тебя не запросит.

Нуада отвел свои лиловые глаза в сторону.

— Ты способен видеть будущее. Верно?

— Да, — признался молодой Оружейник. — Я видел все будущие, какие только есть, но не спрашивай меня ни о чем, Нуада.

— Хорошо, не стану. — Поэт заставил себя улыбнуться. — Ты проделал большой путь с тех пор, как я нашел тебя в лесу со стрелой в спине. Думаю, что ты нашел истину, которая от меня всю жизнь ускользала. Жаль, что ты не можешь поделиться ею.

— Да, Нуада. Не могу — не потому, что это тайна, а как раз наоборот. Скоро она откроется тебе так же, как и мне. Береги себя, друг мой.

Они обменялись рукопожатием, и Лемфада проводил поэта до устья пещеры.