class="p1">Никаких преступлений, на которые страдающие ОКР считают себя способными, они в действительности не совершают, и все воображаемые катастрофы в воображении и остаются, но страдающим этого никто не гарантирует, поэтому они страхуют себя навязчивыми защитными ритуалами. Симптомы создают стойкое впечатление, что больные ОКР воспринимают свои пугающие желания не так, как обычные люди.

Причиной ОКР могут быть нарушения в мозге. У страдающих ОКР структура мозга, называемая хвостатым ядром, уменьшена в размерах и содержит избыток маркеров воспаления[668],[669],[670]. Хвостатое ядро не соответствует норме даже у детей с легкими симптомами ОКР[671]. Отличия слишком незначительны для полноценного диагноза, однако они присутствуют. Кроме того, имеются интригующие данные, позволяющие предположить, что повреждать хвостатое ядро может аутоиммунный ответ на стрептококковую инфекцию, как ревматическая лихорадка повреждает клапаны сердца и суставы[672],[673].

В какой-то мере ОКР – это зеркальное отражение паранойи. Параноики испытывают безосновательный страх, что кто-то хочет им навредить, а многие из страдающих ОКР боятся навредить окружающим.

ОКР не нужно путать с обсессивно-компульсивным расстройством личности[674], которое наглядно иллюстрирует, чем опасна излишняя объективность и педантичность. Такие пациенты следуют правилам, выполняют все обязательства и ждут того же от других, но только отталкивают их своими завышенными требованиями. Оставленный в пустой комнате свет приравнивается к тяжкому преступлению. Безалаберным транжирам, разбазаривающим ценные энергетические ресурсы, устраивают разнос, заодно не оставляя камня на камне от отношений. Крайняя объективность и педантичность обходятся дорого. Тем, кто не так въедлив и проще относится к мелким оплошностям, живется легче.

Среди наших пациентов были и лишенные способности принимать решения. Часами ждать среди ночи в приемном покое, пока пациент определится, ложиться ему в стационар или все-таки не стоит, довольно проблематично. Несладко приходится и тем, кто непостоянен в своих решениях. Одна женщина несколько месяцев выбирала идеальную машину и, остановившись наконец на БМВ, через пару часов после покупки пришла к выводу, что ошиблась. Основную массу людей защищает от таких колебаний механизм, называемый в социальной психологии диссонансом[675],[676]. Благодаря ему человек находит в принятом решении сплошные преимущества, а в отвергнутых вариантах – недостатки. В типичном психологическом эксперименте на эту тему участников просят осмотреть несколько кофейных кружек и сказать, насколько им нравится каждая. Затем им вручают какую-то из кружек. Участникам, получившим не ту, которой они изначально отдали бы предпочтение, доставшаяся кружка вскоре начинает казаться лучше предпочтительной. Это иррационально, однако это субъективное восприятие дает нам возможность считать принятое решение пройденным этапом и переходить к другим делам.

Сдерживание эгоистичных мотивов

Мы вытесняем эгоистичные мотивы и побуждения, идущие вразрез с общепринятыми нормами. Здесь все происходит в точности по разработанной Фрейдом концепции психического конфликта. Фрейд рассматривал бессознательное как бурлящий котел социально неприемлемых импульсов, которые сдерживает супер-эго. Эго достается роль посредника, который дает волю приемлемым импульсам и вытесняет остальные. Наши фантазии блуждают по необъятным и диким просторам вероятных действий. Какие-то пути без всякого нашего ведома начисто отрезает тревожность. Другие уводят в совершенно сказочные и совершенно несбыточные дали. Какие-то дороги стелются ровно и свободно. Однако желания и сдержки всегда будут конфликтовать.

Эти конфликты, которые Фрейд считал корнем многих проблем, имеют прямое эволюционное объяснение: главная дилемма социального взаимодействия – обеспечить сиюминутное личное удовольствие ценой разрушения наработанных социальных связей или сдержать сиюминутный эгоистичный порыв ради будущих социальных дивидендов. Хороший пример такой дилеммы – секс на стороне, который дает удовлетворение здесь и сейчас, но в перспективе может погубить и репутацию, и отношения. У других видов животных способность сдерживать свои порывы гораздо слабее. Контролировать побуждения (по крайней мере большинству из нас большую часть времени) позволяет способность к вытеснению, помогающая обуздывать или скрывать эгоистичные порывы, подрывающие и сотрудничество, и отношения, основанные на обязательствах. Это практически прямая противоположность идее, высказанной Александером и Трайверсом. Вместо того чтобы потакать нашим подспудным антисоциальным мотивам, вытеснение не позволяет нам даже догадываться о них, и мы остаемся более достойными социальными партнерами, способными на нравственные поступки.

Две стороны дилеммы, в которой коренится психический конфликт, подтверждаются генетическими исследованиями, выявившими два глобальных пути к психическим расстройствам[677],[678]. Один путь – это интернализация, то есть сдерживание, тревожность, обвинение себя, невроз и депрессия. Другой путь – экстернализация, то есть почти полная необузданность в преследовании собственных интересов, ведущая к социальным конфликтам и дурным пристрастиям. В первом случае социальный отбор слегка перестарался – такие люди слишком чутки к желаниям и ожиданиям окружающих и слишком стараются этим ожиданиям угодить. Во втором случае склонность думать только о себе лишает человека нравственной опоры и добровольной поддержки окружающих. Большинство из нас держится где-то посередине между двумя крайностями.

Эти две глобальные стратегии имеют самое непосредственное отношение к быстрой и медленной стратегиям жизненных циклов и их вероятной связи с психическими расстройствами[679]. Предполагается, что перенесенные на раннем жизненном этапе невзгоды обесценивают долгосрочные преимущества и настраивают на то, чтобы воспользоваться моментом и урвать свое, пусть даже ценой гибели долгосрочных взаимоотношений[680],[681],[682]. Возможно, именно этим объясняется корреляция между нездоровой обстановкой в детстве и пограничным типом личности[683].

Просвещение

Думать, что вытеснение и невозможность видеть себя насквозь могут быть нам выгодны, довольно неприятно. Со времен Просвещения мы привыкли ассоциировать прогресс с разумом, признанием фактов и критическим независимым мышлением[684]. Этой азбуке просвещения угрожает идея, что наша склонность к отрицанию фактов и искажению действительности может быть полезной адаптивной функцией, сформировавшейся путем естественного отбора. Однако мне кажется, нельзя исключать вероятность, что вытеснение играет принципиально важную роль в культивировании высокоуровневого сотрудничества и действий на благо всей нашей планеты. С другой стороны, те же бессознательные искажения культивируют склонность к узкогрупповому мышлению, которая сейчас, увы, только усиливается.

Мне хотелось бы думать, что объективность максимизирует приспособленность, но жизнь в человеческом обществе требует патриотической преданности «своим». Людей объективных обесценивают и отвергают. В группе спортивных болельщиков такое грозит только случайно затесавшемуся в их компанию человеку со стороны, ляпнувшему что-то нелестное в адрес команды. Однако и в группах, занимающихся нейронаукой, психоанализом, поведенческой или семейной терапией и, да, эволюционной психиатрией, тоже требуется приверженность основной доктрине. Идеи и факты, которые не укладываются в стройную схему, игнорируются, отвергаются и даже вытесняются. Чрезмерно объективных или посматривающих в сторону других теорий изгоняют. Склонность эта глубоко укоренена и, наверное, выгодна для наших генов, но для тех, кто ищет истину на стыках разных научных областей, она может оказаться губительной.