за молодняком, лето пасшимся в Жирновке. Выяснилось, что с холодами некуда поставить молодняк, ни на одной ферме совхоза нет двора, подготовленного к зиме, а уж теперь и не подготовить: сенокос закончился, уборочная начнется — не до дворов. А хуже того — ухаживать некому за скотом, нет свободных рук рабочих. Доярок кое-как насобирали, а со скотниками беда, хоть плачь. До весны только, а там видно будет, что-нибудь да придумаем. А он, директор, в благодарность за это время им квартиры придержит получше, на центральной усадьбе или на ближайшей к усадьбе ферме — все равно. Выручайте, мужики, а весной мы вас выручим.

Согласились. Согласились Тимофей Гаврилович с Петром Рябовым, хоть и на пенсии они уже, отработали свое и вроде бы теперь заботы совхоза не должны их касаться. И не согласиться было совестно: как же так, свои люди просят — надо помочь. Жалко директора: носится с одной фермы на другую, а толку мало, работать некому. Еще жальче скот. Куда его, не оставлять же в зиму под открытым небом. Стали Витьку упрашивать, все вместе уж. Витька молодой совсем, год, как из армии вернулся домой, к матери, мать жалеет, никуда из родных мест срываться не намечал, но и жить ему тут, в Жирновке, тоже не резон. Ему надо на центральную усадьбу, где молодежь еще есть, в клуб ходить надо, девку провожать, о женитьбе думать. Но он добрый парень — Витька, согласился. Попросил лишь отпуск в сентябре, хоть недельки на две: в город к тетке съезжу, пивка попью. После армии дни считанные и погулял всего. В октябре дождить начнет — куда ехать…

Пообещал директор отпустить. А без Витьки старикам и делать нечего в Жирновке. Он на тракторе сено с полей притянет в сеновал, а из сеновала — к двору скотному, прорубь продолбит попроворнее: на водопой на Шегарку гонять придется. (Водобудку сломали заодно, когда дворы разбирали-перевозили. Хорошая была водобудка, подавала воду по трубам во все коровники.)

Спросили они тогда директора, а как же без света быть им: электролинию сняли, зимой по утрам в десять еще темно, вечером в четыре уже сумерки. Сказал директор, что выдадут фонари и керосин привозить будут, не тянуть же снова со Вдовина провода из-за одного скотного двора да на одну зиму. С керосином обойдутся, как при колхозе бывало. «И хорошо, — подумали старики, — можно будет лампы в избах зажечь, а то при свечах сиди. Ничего, перезимуем. Скот сохраним, постараемся. Сам директор совхоза просит, как не уважить. Он ведь не для себя тоже старается».

Молодняк этот, двести пятьдесят голов бычков и нетелей, зимовал во Вдовине, во дворе, который только назывался двором: пола нет, двери не подогнаны — сквозило в них, наметало снегу. И яслей для корма не сделали, сено разбрасывали прямо под ноги, к стенам поближе. Сена того мало доставалось молодняку, особо к весне, коров старались поддержать — надои падали. А и что доставалось, частью съедено было, больше того — втоптано в грязь. Поить молодняк гоняли на речку, двор был тесен, отощали за зиму телки с бычками, смотреть больно. И начался в стаде падеж, в марте уже. Стали их тогда в солнечные дни выгонять в загородку, отрубей давали, но поздно было. Пятьдесят с лишним голов за ноги выволокли со двора, двести осталось в живых.

Сошел снег, тут же перегнали их на вольные пастбища жирновские, где давно уже не сеяли хлебов; и Петр Рябов, безотказный в любой работе мужик, сел на лошадь, стал пасти. За лето стадо поднялось, выровнялось, худоба исчезла — не узнать молодняк. Да и то надо сказать: принял их Петр в конце апреля, теперь же половина октября, выгонял по утрам в восемь, в восемь вечера загонял, вода вольная — речка рядом, а трава — куда ни повернись, по колено. Окрепло стадо заметно…

Тимофей Гаврилович шел за деревню, за ручей, текущий из болот в Шегарку. Стояли за ручьем до недавних пор конюшня и шесть скотных дворов — длинные просторные строения, рубленные из осинника: три коровника да три телятника — два для молодняка, один же, теплый, с печами, для новорожденных. Когда пришел Жирновке конец — уж ни конторы не было, ни магазина, ни клуба, — сняли со столбов провода, вывернули из земли сами столбы, стали ломать, развозить по другим фермам дворы те скотные. Сломали, увезли. Крепкие бревна выбрали, а все подгнившее — потолочины, половицы, венцы стен — бросили догнивать. И этот, последний, начали ломать: тес сорвали с одной стороны крыши, половиц много взяли. День возились, на второй — вдовинские приезжали разбирать — перебросили на другую работу людей, а про двор забыли. Или до осени оставили. А он пригодился нежданно совсем — вот как.

Когда согласились старики с Витькой остаться тут в зиму со скотом — Тимофей Гаврилович среди них как бы за старшего — директор сразу же со второй просьбой: всеми силами восстановить ремонтом сохранившийся двор, успеть до заморозков, чтобы было загнать куда, чтоб не случилось как в прошлую зиму, ни в коем случае не допустить падежа. Всеми силами восстанавливать. А какие силы? Со Вдовина, где бригада, помощи не оказывают, Витька в отпуске, Петр пасет с утра до вечера, ни праздников ему, ни выходных. А у него, Тимофея Гавриловича, две руки всего, да и сноровка давно уже не та, что в сорок — сорок пять лет у мужика. Но что и делать: пообещали — стало быть, иди и восстанавливай.

Давайте стекла, просит Тимофей Гаврилович, пока суд да дело, буду рамы стеклить. Стекла нет в совхозе, отвечают. Когда привезут, неизвестно. Давайте тесу, просит Тимофей Гаврилович, половина крыши снята, буду крыть потихонечку. Тесу нет, пилорама сломана, отремонтировать не могут, потому как знающего человека не найдут на пилораму, чтоб машину понимал-чувствовал, работают на ней все подряд, оттого и поломки частые. Все не слава богу. С чего начинать, не знает Тимофей Гаврилович. С чего хочешь, как говорится, с того и начинай, оттягивать дальше некуда — осень.

С двора начал. Двор длинный, двое створчатых дверей в нем. Обе сорваны с петель, поломаны. Пошел Тимофей Гаврилович по старым дворам, досок подходящих подсобрал, протесал их, подпилил, сколотил двери, петли прибил. Навесили с Петром одни и другие — плотно закрываются, и понизу зазора нет почти, дуть не будет. Всего лишь двери сделал-навесил, а вид у двора совсем иной. Глазам твоим радостнее, душе спокойнее: давай дальше — ждет работа.

Перво-наперво крышу крыть надо было. Дожди льют прямо на потолок, потолок опилками засыпан, намокли опилки, намокли потолочины, капает внутрь двора, мочит и без того гнилой