пол. Пол надобно было перебирать чуть ли не весь: многие половицы прогнили, проломились. Ясли для корма делать по всей длине двора по обе стороны прохода. Рамы стеклить, вставлять. А уж после всего скот запускать. Вот сколько работы. Где ж одному управиться, бригада нужна целая. Да кто ее пришлет, бригаду ту?..

Первый день, как приступили ко двору, Тимофей Гаврилович ходил по развалинам увезенных дворов, выглядывал все, что может пойти в дело — для пола, для яслей. Много не найдешь, увезли хорошее, но кое-что насобирал. Взял у Петра лошадь, перевез раз за разом ко двору, рассортировал: это сюда, это туда. Теперь можно и начинать. Топор у него славный — легкий, тонкий, выточенный мелкозернистым бруском. Топорище удобное, самим сделанное, отглаженное ладонями. Но топор, как ни хорош, — сам рубить-тесать не станет, его подымать-опускать надо. Теперь-то, в шестьдесят два года свои, не силой и выносливостью брал день работой Тимофей Гаврилович — умением в основном. Руки уже не те — вот плохо. Левая — куда ни шло, левая полностью охватывает топорище, а правая — двумя пальцами только, большим да указательным, остальные скрючены мертво: прострелена рука. Оттого и устает быстрее, в паре с левой стараясь. Протесал три-четыре половицы, подогнал, передышку давал, разминал левой правую, пальцы занемели от напряжения. Летом терпимо еще, зимой рука мерзнет скоро, хоть ревом реви…

Придет с утра, тюкает потихонечку, забыв о времени. Петр Рябов занят, да и не пас если бы, не поможет, не плотник он, хоть и мужик. Такой уж человек, всю жизнь в крестьянстве, а не мастеровой. Не то что там, скажем, раму связать либо печь сложить, чтоб гудела при затопе, кол как следует стесать не может. Сколько помнит Петра Тимофей Гаврилович, все он со скотом рядом. Летом пасет, зимой скотником. Индивидуальных коров долго пас, а зимой на разные работы посылали его — в лес, в поле за сеном. Витька, тот подхватистее немного с топором-рубанком, избу, помнит Тимофей Гаврилович, помогал соседу перебирать до армии еще. Хотя душа его к трактору лежит больше, сразу видно. Тут уж, как говорится, ни того ни другого осуждать нельзя: каким человек родился, таким и останется век свой, мало что изменить можно. Да и зачем? Любит Витька машины — чего лучше может быть. А у другого ни к чему душа не лежит — вот уж чудно…

Витька приехал тогда из города довольный: нагостился, пива попил вдоволь, подарки матери привез. Когда уезжал в отпуск, Тимофей Гаврилович попросил пива захватить «Жигулевского», сколько сможет. Смолоду выпивал он на деревенских гулянках, не шибко разбирая: что поднесут, то и пил. С годами отказался от всех домашних настоек и наливок, если случалось — выпивал водки стопку-другую. А потом и водку перестал. Выпьешь, а нет уже того хмеля легкого, радостного, что, бывало, наступал в молодости, когда и попеть и поплясать охота. Ляжет водка камнем на желудок, отяжелеешь, и не пьяный, и не трезвый — не поймешь.

А пиво городское уважал Тимофей Гаврилович. Зять ежели едет по грибы-ягоды, положит в чемодан несколько бутылок. Дочь захватит. А один раз после посевной к массовому гулянью привезли в совхоз три бочки. Делили по фермам. Ну попили мужики, кто побойчее да первым поспел. Тимофею Гавриловичу досталось: банку налили трехлитровую, он ее на неделю растянул, блаженствовал все. Потому и Витьку попросил, денег давал три рубля.

— Привезу, — пообещал тот, — как не привезти первому другу в Жирновке, — а сам смеется. — Ты трешку спрячь, Гаврилыч, пригодится. Мы ее на праздники израсходуем, а пивцом я тебя угощу, ладно…

Пообещал, привез. Порядочный бидончик, литра на четыре. Там же и купил бидончик, в городе. Правда, взболталось пиво дорогой, но ничего, вкуса своего не потеряло. Опустили пиво в колодец охладить, сами пошли в баню. В Витькиной бане мылись. А потом сидели у него, пили из эмалированных кружек «Жигулевское», разговаривали. Витька рассказывал, остальные слушали, спрашивали о чем-либо.

— Ну что, как там живут, в городе? — Тимофей Гаврилович взял кружку.

— В городе — известное дело, — Витька наклонил бидончик, наливая, — живут, на нас надеются. Мяса мы им обязаны поставить, молока, яиц. Овощей также. О ценах говорят. Наценка опять ожидается с Нового года. Ковры подорожают, меха, золото. Мебель заграничная. Бензин, машины сами. Знаешь, сколько «Волга» стоить будет? Пятнадцать тысяч. Старыми — сто пятьдесят. С ума сойти можно. Находятся желающие, берут. Да не просто, в очереди записаны. С юга приезжают, что фрукты продают, очередь твою могут купить за любые деньги, не торгуясь. Надо же — такие деньги иметь, а! С зарплаты, думаю, о машинах рассуждать не станешь, Гаврилыч, а?! Но есть люди — все могут купить…

— Нам, Витя, в золоте не ходить и на «Волгах» не раскатываться, а потому и переживать не стоит, — Тимофей Гаврилович, приподняв над столом кружку, ждал, пока осядет пена. — И дороги наши не для легковых, на тракторах лишь. По магазинам походил, говоришь.

— Походил. В хозяйственных всего полно, инструмент любой выбрать можно. Одежды много, разных размеров. А в продуктовых — консервы рыбные штабелями. Там теперь так делается: если кто работает в столовой, либо в магазине продовольственном, или на базе какой, так он сам ест-несет да родню-знакомых подкармливает. Которые, скажем, в командировку едут, в Москву или Ленинград, оттуда везут. Это мне тетка рассказывала, она всю жизнь в городе, городские порядки знает до мелочей, на базе продуктовой товароведом… А сынок ее… вы, говорит, по деревням разленились совсем, работать не хотите, оттого и нам трудно. В город стремитесь. А я выпивши был, слушал-слушал да и не выдержал. Приезжай, говорю, в Жирновку, ежели тебе тяжко здесь. У нас легче будет, и мяса вволю поешь. Чего в контору спрятался? Взял бы да и приехал, коль такой сознательный. А он: я, дескать, пять лет учился, у меня специальность городская, мне в деревне делать нечего. Я архитектор. Кто где родился, тот там пусть и живет. Чуть не подрались, тетка растащила. Такое зло меня взяло, Гаврилыч. И хорошо, говорю, что архитектор: коровники будешь строить в совхозе, старые развалились совсем. Сказал ему про коровники, у него аж уши покраснели, оскорбился так. Ну его… подальше. А пива в городе много — в бутылках, в бочках, очередей почти не бывает…

— И то слава богу, — кивнул Тимофей Гаврилович, — без пива им там какая и жизнь. Давай допьем, Вить, да пойду я. Завтра вставать рано. Спасибо за угощение. Хороша посудина, да маловата…

Сейчас, придя на место, Тимофей Гаврилович стоял минуту какую-то внутри двора, как бы раздумывая, за что браться, раз