Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А вот он, его отец – столько лет спустя, стоит напротив меня! Вот, где он был все эти года! Был потерян, заволочён в мир потерянных вещей. И никто об этом не знал.
Когда через пару часов я все же освободилась от забот, в которые меня затянуло как водоворот (кицунэ меня так не понял до конца, поэтому пошел дальше пасти овец вместо Фортуны: они ведь могли разбежаться без пастуха), я нашла отца моего первого подопечного:
– Майкл, – обратилась я к нему.
– Да, – повернув в мою голову, обратил мужчина на меня внимание. В данном случае, он колол дрова.
– Как Ваши дела? – если честно, не знала вообще, что у него спросить. Как вы помните, я вообще со взрослыми не привыкла общаться.
– Эмм, нормально, – удивленно ответил он.
– Давно Вы здесь? – начала я издалека, помявшись на месте.
– Да, давно, – с грустью в глазах, произнес Майкл, – а что?
– Да так, хотела просто поговорить, – вот сто пудов данный разговор выглядел до нелепости смешным, а я вела себя как приставучий ребенок, требующий излишнего внимания.
– О чем же? – решил он уточнить.
– Все здесь желают вернуться домой. А Вы?
Майкл замялся, видимо, выбирая ответ, наиболее подходящий в данной ситуации.
– Сейчас даже и не знаю, леди, – честности в нем не убавилось ни на йоту.
– Вы думаете, Вас там не ждут? – включила я наивность.
Мужчина тяжело выдохнул и рубанул по полену, расколов его на две части, потом остановился и ответил.
– Думаю, уже нет.
– А как же Ваши дети? – мне самой не нравилась роль «следователя», но я должна была услышать правду из прямых уст.
– Простите меня, леди, но я сейчас не в духе отвечать на столь личные вопросы, – выдохнул он, что мне стало не по себе.
– Да, конечно. Извините, не хотела вас ранить, – и это был первый раз, когда я пожалела, что я «человек», ведь мне хотелось провалиться сквозь землю в данную секунду.
Я было уже ушла, когда Майкл меня окликнул.
– Леди!
Я, с боязнью услышать что-нибудь еще не самое приятное, повернулась к нему.
– Поверьте, я продал бы душу дьяволу, чтобы повернуть время вспять и попасть домой.
И я заметила, как предательски блеснули его глаза от накатившихся слез – и это сказало мне о многом.
Позже, разыскав лиса, я спросила, как прошел его день.
– Весьма скучно, но мне понравилось уединение. Напомнило мою родину, что осталась так далеко. А как прошел твой?
– Занимательно, – ответила я. – Быть человеком необычно интересно.
– Смотри, не привыкай, Дитрих, – подмигнул кицунэ.
– Фортуна все еще спит, и мне страшно, как бы она ушла в…кому, – я не знала, как еще объяснить ее состояние.
– Ей надо хоть немного восстановить энергию, ты же знаешь.
– Может мне помолиться на нее? – предложила я.
– А не плохая идея, учитывая природу божеств, – поддержал меня лис.
В лагере все засыпали, уже клонило к ночи. Дзинко, осмотревшись по сторонам (прям как преступник перед набегом в банк) и убедившись, что никого нет поблизости, начал рыться сзади в штанах. Если бы речь шла об обычном мужчине, выглядело бы это подозрительно мерзко, но я догадывалась о его намерениях и засмеялась, когда он вытащил свой пушистый хвост и расправил его.
– О, святые небеса! Какое же это блаженство – вновь быть самим собой, – в экстазе прошипел он.
И впрямь золотые слова: быть самим собой. Но человечеству никогда это не удавалось. Испокон веков общество играло ими как пешками, создавая образы идеального человека с набором привлекательных качеств, будь то внешность или фигура. Не признавая индивидуальности, пренебрегая истоками человеческой души, они ломали и ломают мир. Они создали законы божии (как и любую идеологию изначально лишь из лучших побуждений), но с годами все пошло наперекосяк. И теперь это сложный многогранный мир, полный несоответствия, ханжества и манипуляций. И так сложно нам, ангелам, ломать эти барьеры.
Весьма вероятно, вы слышали о том, что дети говорят, что думают, не удосуживаясь рамками окружающих. Это мы их этому учим с рождения, поэтому они столь искренни в своих выражениях, чисты в помыслах. И возможно, в связи с этим, люди часто говорят про малышей – «ангелочки», ибо в первые годы они и впрямь многое копируют у нас. Но едва мы исчезаем из их жизни, социум сразу беспощадно поглощает их, точит под себя, и в результате мы получаем понятие «взросление», то есть что-то сломанное и переделанное под стандарты реалий. И как же грустно увидеть через года то, что было таким милым и кристально чистым, теперь колючим и отрешенным. К сожалению, тогда мы уже бессильны.
– Ты говорил, что мы позже поговорим о переправлении местных на другую сторону, – напомнила я ему прошлую тему разговора.
– О, Дитрих, ты опять об этом, – устало вздохнул он.
– Дзинко, послушай, у меня было время подумать об этом, и я хотела предложить местным самим решать, хотят ли они вернуться, – я и впрямь думала об этом в течение дня.
– Разумно, но боюсь это вызовет огромную волну хаоса здесь, лис начал делать гимнастику, разминая свое тело.
– Да, я тоже так думаю, но порой людям нужна встряска. Нужны изменения. Поверь, времена застоя тоже не есть хорошо, – пыталась донести я свою мысль в полуживотный разум.
– Дитрих, я не уверен, что смогу создавать столько мостов, – привел он свой довод.
– Но у тебя будет моя энергия, – черт, это была на мой взгляд самая большая проблема.
– Этого недостаточно, и ты это знаешь, – поупражнявшись и заметив людей, идущих к костру, он ловко засунул хвост в широкие штаны.
– Давай сначала узнаем, как много народу вообще желает выбраться отсюда, – предложила я.
– Боюсь эта игра не стоит свеч, дорогая, – ухмыльнулся он.
– Я должна им помочь, пойми меня. Я не смогу жить спокойно, зная, что бросила их всех здесь, когда могла сделать хоть что-то.
– Это плохая идея, Дитрих, – не поддержал он меня.
Глава 19
Я проснулась в довольно удобной постели, что весьма меня удивило. Как и то, что над нею склонилась Дитрих, сложив руки в молитве. Она не сразу заметила меня, поэтому у меня была возможность осмотреться по сторонам. Обстановка и домовая энергия (мы, боги, это чувствуем нутром) напомнили