И теперь Мэри подвезла его к указанному месту так близко, как это было возможно. Большую часть окружающей город Садбери территории занимали скальные обнажения Канадского щита, леса и заросли кустарников. Они пробирались через них к цели несколько часов, и, хотя Мэри никогда не была особо спортивной – лишь иногда играла в теннис, причём очень посредственно, – прогулка доставила ей удовольствие, особенно после нескольких дней безвылазного сидения в доме Рубена.

Наконец они перевалили через гряду низких холмов, и Понтер издал ликующий крик:

– Вот тут! Вот тут стоял мой дом. То есть он и сейчас тут стоит.

Мэри оглядела окрестности. По одну сторону от неё высились огромные осины, растущие вперемежку с покрытыми белоснежной корой тонкими берёзами; по другую раскинулось озеро, в которое впадал говорливый ручей. На воде виднелись кряквы, а по деревьям носились чёрные белки.

– Как здесь красиво, – сказала Мэри.

– Да, – радостно подтвердил Понтер. – Конечно, растительность совсем другая. То есть растения примерно тех же пород, но растут в других местах. Но скальные обнажения очень похожие – и этот валун посреди ручья! О, я хорошо знаю этот валун. Я часто забирался наверх и там читал.

Понтер отбежал немного в сторону.

– Здесь – прямо здесь! – наша задняя дверь. А здесь – столовая. – Он перешёл в другое место. – Спальня вот тут, прямо у меня под ногами. – Он вытянул руки перед собой и в стороны. – А вот такой вид из окна спальни.

Мэри проследила за его взглядом.

– И из окна можно было увидеть мамонтов?

– О да. И оленя. И лося.

Мэри была одета в свободный топ и лёгкие слаксы.

– А мамонтам с их мехом летом не жарко?

– Летом они линяют, сбрасывают почти весь мех. – Понтер подошёл к ней и, становясь рядом, он прикрыл глаза. – А звуки… – сказал он с тоской в голосе. – Шуршание листьев, жужжание насекомых, журчание ручья, и… О! Вы слышали? Гагара кричит. – Он восхищённо покачал головой. – На слух всё как дома. – Он открыл глаза, и Мэри увидела, что его золотистые зрачки окружены теперь розовой каймой. – Так близко, – проговорил он, и его голос дрогнул. – Так невообразимо близко. Если б я только мог… – Он снова крепко зажмурил глаза, и его тело чуть-чуть дёрнулось, словно он пытался преодолеть границу между мирами усилием мысли.

У Мэри от этой сцены разрывалось сердце. Это, должно быть, ужасно, оказаться вырванным из своего мира и выброшенным неизвестно куда – в мир такой похожий и вместе с тем такой чужой. Она подняла руку, не вполне понимая, что собирается сделать. Он повернулся к ней, и она не могла сказать, не знала, не была уверена, кто из них первым двинулся навстречу другому, но внезапно её руки обхватили его широкий торс, а его голова опустилась ей на плечо, и его тело затряслось, он заплакал, а Мэри гладила его длинные светлые волосы.

Мэри попыталась вспомнить, когда последний раз видела плачущего мужчину. Вероятно, это был Кольм. Он плакал не из-за каких-то проблем с их браком – нет, их он нёс в каменном молчании. Это было, когда умерла его мама. И даже в тот момент он пытался натянуть на себя маску бравады, позволив лишь нескольким слезинкам скатиться по щеке. Но Понтер плакал, не стесняясь, оплакивая весь свой утраченный мир, утраченную любовь, утраченных детей, и Мэри дала ему выплакаться, пока он не успокоился сам и не затих.

Когда это произошло, он посмотрел на неё. Он открыл рот, и Мэри ждала, что мужской голос Хак произнесёт «Простите» – разве не это настоящему мужчине положено говорить после того, как он позволил себе заплакать, позволил своей броне пасть, а эмоциям – вырваться на свободу? Но Понтер сказал лишь: «Спасибо». Мэри тепло улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ.

* * *

Жасмель Кет начала день с визита к Лурт, женщине Адекора.

Она совершенно не удивилась, найдя её в лаборатории погружённой в работу.

– Здравый день, – сказала Жасмель, входя в квадратную дверь.

– Жасмель? Что ты здесь делаешь?

– Адекор просил меня сходить к вам.

– У него всё в порядке?

– О да. С ним всё хорошо. Но ему нужна от вас услуга.

– Для него – всё, что угодно, – сказала Лурт.

Жасмель улыбнулась.

– Я надеялась, что вы так и скажете.

* * *

На то, чтобы добраться от ближайшей дороги до места, где в мире Понтера стоял его дом, потребовалось больше времени, чем Мэри ожидала, и, разумеется, столько же ушло на обратный путь. Когда они снова вернулись к машине, уже было семь вечера.

После дальней пешей прогулки они серьёзно проголодались, и Мэри предложила раздобыть чего-нибудь поесть. Так что, когда они подъехали к маленькому деревенскому трактиру, рекламный плакат которого гласил, что здесь подают оленину, Мэри притормозила.

– Как тебе это место? – спросила она Понтера.

– Я вряд ли могу быть арбитром в этих делах, – ответил тот. – Чем здесь кормят?

– Олениной. – Би-ип.

– Что это?

– Мясо оленя.

– Оленя! – воскликнул Понтер. – Олень – это было бы здорово.

– Я сама никогда не пробовала оленину, – сказала Мэри.

– Вам понравится, – заверил её Понтер.

В трактире было всего шесть столиков, но ни одного посетителя. Мэри и Понтер уселись друг напротив друга; между ними на столе горела белая свеча. Главного блюда пришлось ждать почти час; но она хотя бы могла перебить голод ржаным хлебом с маслом. Мэри хотела было заказать салат «цезарь», но она стеснялась чесночного запаха изо рта, даже обедая с обычными людьми; для Понтера этот запах мог стать настоящим мучением. Так что вместо «цезаря» она взяла салат от заведения – что-то вроде винегрета с сушёными помидорами. Понтер тоже взял этот салат, и хотя гренки он оставил, всё остальное съел с видимым удовольствием.

Мэри также заказала стакан домашнего красного вина, оказавшегося неожиданно вкусным.

– Можно попробовать? – попросил Понтер, когда его принесли.

Мэри удивилась. Когда они ужинали в доме Рубена, он неизменно отказывался, когда Луиза предлагала ему вина.

– Конечно, – ответила она.

Мэри протянула ему стакан, он сделал маленький глоток и поморщился.

– Очень резкий вкус, – сказал он.

Мэри кивнула.

– Но со временем может понравиться.

Понтер вернул её стакан.

– Может быть, – ответил он. Мэри допила вино, наслаждаясь очаровательным деревенским интерьером трактира и обществом своего спутника.

Лысеющий трактирщик, конечно, сразу узнал Понтера – его внешность бросалась в глаза, как и то, что Понтер разговаривал на своём языке, а перевод Хак доносился из его запястья. В конце концов любопытство взяло верх.

– Я прошу