На следующий день Опалин, как и обещал, навестил Васю Селиванова в санатории.

Подземные толчки не прекращались, и хотя их сила значительно ослабла, мало кто из приезжих рисковал оставаться в Ялте. Люди бежали в Севастополь, в Симферополь, осаждали поезда, платили колоссальные деньги частным перевозчикам.

В разрушенной на две трети Ялте оставались только коренные жители да продолжали осыпаться стены и разваливаться дома. Оживленная прежде набережная с множеством магазинчиков, кондитерских, кафе вымерла и стала скучной, как в каком-нибудь ненастном феврале.

– Ну а у вас тут как? – спросил Иван.

– Здание вроде устояло, – сказал больной. – Приедет комиссия, будет его проверять. В стенах трещины, придется их укреплять. Да кое-где попадала штукатурка.

– А у нас крыша улетела. Но обещают восстановить до того, как наступят холода. Люди в городе не унывают, сколачивают шалаши из досок, некоторые даже на время приспособили старые бочки для жилья.

– Ты нашел вчера своих знакомых? – спросил Селиванов. – У них все в порядке?

– Да. Просто… ну… переволновались во время землетрясения.

– Я слышал, Беляев сбежал. Зря Парамонов его упустил. Ему этого не простят.

– Почему?

– Ну как? Это же Беляев убил Гриневскую.

Опалин молчал.

– У тебя есть какие-то свои соображения? – с любопытством спросил больной.

– Понимаешь, – начал Иван, – на самом деле у меня ничего нет. Но…

– Но?

– Так, чепуха. Интуиция. Догадки. То, что к делу не подошьешь.

– Ну и что? Мы сейчас не на работе. Хочешь что-то сказать, я тебя слушаю.

– Я думаю, что все произошло из-за одного человека. Назовем его… ну, например, Андрей.

– Так, так.

– И этот Андрей очень хотел избавиться от своей невесты. А может быть, не от невесты, а от ее мамаши. А может быть, от обеих разом.

– Ну хочешь избавиться от невесты – не женись, – протянул Селиванов с сомнением. – Зачем убивать-то?

– Не знаю. В этом и проблема. Но ему для чего-то нужно было их убить. Должно быть, он ломал голову, как бы ему все устроить так, чтобы на него никто даже не подумал. Потому что – ну сам понимаешь – убивают молодую женщину, мы тут же проверяем, с кем она была связана. И хоп – молодчик сразу под подозрением.

– И что же он в конце концов придумал?

– Нечто гениальное. Он убил третью женщину и украл драгоценности немыслимой ценности, чтобы все решили, что причиной являются именно они. А невесту и ее мать он убил как ненужных свидетелей этого преступления. Ясно, да? На самом деле целью были мать и невеста, а Гриневская… Гриневская была нужна, чтобы отвлечь от них внимание. Понимаешь, когда убивают фигуру такого масштаба…

– Никто не поверит, что дело вовсе не в ней. И как же Андрей проник в дом?

– Через потайной ход. Он частично обнажился во время вчерашнего землетрясения, так что Парамонов убедился, что я был прав. Ход действительно существовал, и убийца им воспользовался.

– Хорошо, а откуда Андрей о нем знал?

– Понятия не имею. Может быть, заметил, как кое-кто из членов съемочной группы залезает туда, и заинтересовался.

– Шатко, но допустим. Оружие он взял прямо со съемок?

– Да.

– И за здорово живешь застрелил трех человек, потому что ему просто не хотелось жениться?

– Ну… да.

– А украшения? Что стало с ними?

– Думаю, он их выбросил, чтобы ничто не связывало его с преступлением.

– Вот так взял – и выбросил?

– Э-э… да. Но, может, оставил себе самую ценную вещь… «Алмазную гору»… потому что не хватило духу от нее избавиться.

– А Парамонов был такой осел, что не обнаружил ее во время обыска?

– Почему бы и нет? – самым естественным тоном промолвил Опалин. – Мало ли куда преступник мог ее спрятать… Мог и передать кому-нибудь другому… незаметно.

Селиванов вздохнул, потирая висок. Потом решился.

– Ваня, это то, что Терентий Иваныч в своей манере называет «усложнением сущностей». Это значит вот что: когда в закрытой комнате, где находились муж и жена, ты видишь труп жены, а муж начинает тебе втирать очки насчет злодея, который влез в окно, прилетел по воздуху и так далее…

– А Терентий Иваныч, – перебил собеседника Опалин, – еще учил меня, что не грех иногда посмотреть на результат преступления. А результат такой: Андрей Еремин избавился от будущей жены и от будущей тещи. После чего напился – или сделал вид, что напился – и как ни в чем не бывало стал принимать ухаживания молодой актрисы. Слишком уж быстро он забыл о девушке, которая была его невестой. Я уж молчу о том, что невооруженным глазом было видно, что она совершенно ему не подходит – а он выдумывал какие-то оправдания, почему ему нужна именно она, и в то же время не торопился с ней расписаться под тем предлогом, что у него недостаточно жилплощади. Любил бы он ее по-настоящему, ничего бы его не остановило…

– Ты просто терпеть его не можешь, – сказал Селиванов, буравя собеседника недоверчивым взглядом.

– Нет, Вася, совсем не то. Я просто отдаю ему должное. Он – змея, и глаза у него змеиные. Он умеет набраться терпения и ждать, он улыбается людям, которых решил убить, и ничто не заставит его переменить своего решения. Он долго выжидал, когда настанет удобный момент, чтобы избавиться от Нюры и Пелагеи Ферапонтовны. И вот – все сошлось: они в одном доме с Гриневской, у той драгоценности, все решат, что всему причиной ограбление. Не забывай, что у него были причины также ненавидеть Гриневскую, которая сначала домогалась его, а потом давала оскорбительные прозвища и могла при желании поломать его карьеру. И знаешь что? Почему-то я убежден, что он ни капли не сожалеет о том, что совершил.

– Ваня, ты не можешь знать, о чем он сожалеет или не сожалеет. Извини, но это все домыслы. Другое дело, если бы ты нашел у него орудие убийства, или если бы во время обыска у него обнаружили «Алмазную гору»…

– Знаю. Но я с самого начала сказал тебе, что у меня ничего нет.

Селиванов задумался.

– У тебя есть какие-нибудь доказательства того, что он с антипатией относился к невесте или к ее матери? – спросил он.

– Есть. Он избегал на них смотреть.

– Ваня…

– Ну да, ты мне сейчас скажешь, что это не доказательство. Но на Лёку-то он смотрит, и очень даже тепло. И еще, когда Нюра и Пелагея Ферапонтовна переехали жить к Гриневской, он вдруг сделался таким оживленным… Как будто у него с плеч упала обуза.