Прошло не меньше десяти минут, прежде чем слуга вернулся, снял с них верхнюю одежду и проводил по лабиринту комнат к внушительным резным дверям, выкрашенным золотой краской. Он их открыл и кивком пригласил Эсме и Вариана входить. Сомневаясь, следует ли его поблагодарить, Эсме робко улыбнулась. К ее удивлению, слуга ответил улыбкой, такой короткой, что она не была убеждена, видела ли ее на самом деле.

И вот она в логове льва. Вернее, львицы, и едва ли это место можно назвать логовом.

В полном согласии с внешним видом дома комната оказалась огромной. Сюда легко поместилась бы вся мебель из десятка городов Албании, и еще осталось бы место для полсотни людей. Какой-то своенравный человек ухитрился набить комнату так, что она чуть не лопалась. Шторы, ковры и большая часть мебели были зеленые и золотые. Каждая твердая поверхность — резная, каждая ткань — узорчатая или расшитая золотом; тяжелая комната, казалось, вознамерилась придавить Эсме и расплющить.

Когда масса вещей стала распадаться на отдельные предметы, Эсме обнаружила в комнате живое существо.

Старая женщина, прямая, как копье, стояла у окна и смотрела на посетителей сверху вниз, хотя была одного роста с Эсме. Густые седые волосы были уложены в элегантную прическу. На ней было роскошное платье из зеленого бархата, на шее и запястьях сверкали золотые цепи.

— Ну, что стоишь, разинув рот? — рявкнула она, и Эсме вздрогнула. — Иди сюда, где я смогу посмотреть на тебя. Здесь темно, как в подземелье, эти ленивые дураки не зажгли свечей. Иди сюда, девочка.

— Миледи, — сказал Вариан. — Леди Иденмонт, моя жена.

— Тебя спросили, хлыщ? — закричала старуха. — Я знаю, кто ты. Дай посмотреть на крошку, которая называет себя моей внучкой.

Эсме выдернула руку из руки Вариана, промаршировала к окну, присела в глубоком реверансе, поднялась и в упор взглянула на мать своего отца, которая в ответ смотрела таким же взглядом.

— Вот! — выпалила Эсме. — Вы меня увидели. Называйте меня как хотите. Для меня это ничего не значит. Вы желали меня видеть. Я не хотела к вам ехать. Но муж сказал, что это мой долг. И я его выполнила. Прощайте.

— Я тебя не отпускала, мисс Всемогущество. Попридержи язык и прояви уважение к старшим. Будь ты проклят, Иденмонт, — продолжало несносное создание, хмуро разглядывая Эсме, — она же еще дитя! Какого черта ты думал?

— Я не дитя! Мне будет девятнадцать…

— Промокла, замерзла, проголодалась до полусмерти, — продолжала бабушка, не обращая внимания на ее слова. — В исправительном доме и то я встречала более обнадеживающие образчики.

Она отошла на два шага, не спуская глаз с Эсме, и яростно зазвонила в колокольчик.

— Не знаю, о чем думают мужчины, хотя сомневаюсь, что у них есть для этого соответствующий аппарат. А у тебя меньше всех, Иденмонт. Но как я поняла, бесстыдство успешно заменило тебе мозги. Дрейз! Подлый мошенник! Где он шляется?

Дверь открылась, и вошел крючконосый человечек.

— Миледи?

— Отведи девочку к миссис Манден и скажи, чтобы заказала ей ванну, а потом…

— Отвести? — недоверчивым эхом повторила Эсме. — Ванну? Я не…

— И скажи поварихе, чтобы отправила ей горячее мясное рагу, и кувшин крепкого чая с горой сахара и бисквитов, и миску…

— Я не…

— Тебя никто не спрашивает. Иди с Дрейзом и сними с себя эти тряпки. Это просто бесчестье, вот как я это называю.

Взгляд Эсме перебежал с ненормальной бабки на мужа. Вариан слегка улыбнулся. Эсме не поняла, что это означает.

— Вариан?

— Твоя бабушка очень любезна, — сказал он.

— Мне сделать так, как она велела? — спросила сбитая с толку Эсме.

— Лучше сделать. Я уверен, она желает поговорить со мной наедине.

— Совершенно верно, — мрачно согласилась старая леди. Трудно было разобрать выражение лица Вариана. Он легко надевал маски, все они выглядели безукоризненно. Эсме неохотно пошла к дверям, решив, что увидела некоторое облегчение если не в серых глазах Вариана, то в его позе. Она слегка коснулась его руки, он ее крепко пожал. «Все хорошо», — пробормотал он.

Эсме ничто не казалось обнадеживающим, но она улыбнулась ему, наспех сделала реверанс бабушке и, подняв голову, вышла из комнаты вместе с Дрейзом.

— Джейсонова девочка, — сказала леди Брентмор, когда Эсме уже не могла ее слышать. — Только слепой и глухой будет отрицать. Я все слышала про это дело от моего неправоспособного сына и его безумного мальчика.

Она махнула в сторону мраморного столика на золоченых ножках.

— Бренди в графине на этом как-хошь-назови. Плесни мне чуток, ладно? Да и себе налей. Я знаю, что ты не методист.

Вариан двинулся выполнять приказ, а она плюхнулась в кресло.

— Дьявол побери эту крошку. Из всех слабоумных, никчемных негодяев, что ходят под Богом, ей надо было связаться именно с тобой. Ума не больше, чем у папаши. Дал себя подстрелить, и кому? Кучке дикарей, лучше никого не нашел. Этого бы не случилось, если бы он оставался там, где родился. Но нет, уехал. Совсем ума нет. Мужчины — скопище дураков. Все, до последнего, придурки чертовы.

Вариан молча подал ей щедро наполненный стакан. Его двоюродная бабушка Софи была такая же: женщина прошлого века, прожившая трудную жизнь, туманного происхождения. Тетя Софи могла пить, когда большая часть мужчин семьи уже валялась под столом, а ее ругательства заставили бы покраснеть и матроса.

— Садись, садись. — Леди Брентмор нетерпеливо показала на большое кресло. — Я заработаю шейный ревматизм, если буду задирать голову к твоему лживому, пронырливому лицу.

— Уверяю вас, миледи, я приехал не для того, чтобы обманывать вас. — Вариан сел и тут же решил, что хозяйка заранее приказала набить кресло щебенкой и закрасить. — Мне говорили, что вы дали разрешение своему сыну Джейсону обращаться к вам. Я надеялся, что оно распространяется и на его дочь.

— Если позволишь, мы не будем говорить об этой чепухе, — резко сказала она. — А обмануть меня ты не сможешь. Я не зеленая девчонка, мне нельзя заморочить голову льстивыми словами или красивым лицом. Красота человека в его делах, а то, что сделал ты, и повторять нестерпимо. Я все про тебя знаю, Иденмонт. — Она сверлила его светло-ореховыми глазами. — Про тебя, Дэвиса, Байрона и остальных. Вертихвосты, а ты среди них самая черная сорока.

— Юношеские увлечения, мадам. Безрассудства молодости.

— Полгода назад ты трахнул подряд двух итальянских графинь, банкиршу и булочницу. Булочницу! Неужели у тебя совсем нет чувства достоинства аристократа?

— Все моя безгрошовая юность, как я уже сказал. Но теперь я женатый человек, миледи, и сознаю свою ответственность.

Она подалась вперед:

— Сознаешь настолько, что понимаешь, что тебя унесло за много миль вниз по Темзе и нет весла, чтобы плыть обратно? Потому что я не собираюсь грести за тебя, милорд. Если ты надеялся, что я это сделаю, то подумай получше — тем, что тебе заменяет мозги.