я случайно заметил, что ветка, связанная с передачей прииска, немного дрожит. А когда присмотрелся, то заметил, что дрожит и ветка, где князь вообще ничего мне про прииск не говорит. Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что первоначально князь не собирался отдавать мне этот прииск, но кто-то воздействовал на вероятности, сделав реальной ту ветку, где я его получаю. Я даже начинаю подозревать, что все мои умные решения на самом деле вовсе не мои.

— Ты хочешь сказать, что кто-то вкладывает тебе в голову умные мысли? — непонимающе переспросила Ленка.

— Нет, вложить что-то в голову нельзя, — усмехнулся я. — Тем более, умные мысли. Во всяком случае, с лесом вероятностей это сделать невозможно. Зато можно выбрать ту ветку, где я совершаю умный поступок.

— То есть таким образом можно заставить тебя что-то сделать?

— Вопрос философский, — хмыкнул я. — Меня ведь никто не заставляет что-то делать, это исключительно мой поступок, я совершаю его сам, без всякого давления. Просто в лесу вероятностей я одновременно совершаю несколько разных поступков, и из них можно выбрать нужный. Можно ли это назвать принуждением? Я не знаю.

Ленка погрузилась в длительные раздумья.

— Нет, Кени, — наконец сказала она. — Никакой лес вероятности не сможет сделать из дурака гения и заставить его придумывать что-то умное. Я допускаю, что возможности тебе подсовывают, но реализуешь их ты сам. Ты и в самом деле очень умный. Я тобой горжусь, и мне приятно чувствовать, что другие женщины мне завидуют. Но вот то, что кто-то вмешивается в твою жизнь, пусть даже помогая тебе — это мне очень сильно не нравится. Это надо прекратить. Я уверена, что ты и сам замечательно со всем справишься.

— А уж как мне-то это не нравится, — криво усмехнулся я. — Вот только кто это делает?

— Драгана? — предположила Ленка.

— Я тоже сразу о ней подумал, — кивнул я. — Тем более, она уже проделывала нечто похожее со своей мастерской. Она была бы первым кандидатом, но она уехала, а история с прииском случилась уже после её отъезда. Это снимает с неё все подозрения. Этим занимается либо кто-то рядом, либо какая-то сущность более высокого порядка.

— А кто ещё умеет обращаться с лесом вероятности?

— Ты, например. В теории ты могла бы таким образом незаметно помогать мужу, но вряд ли ты успела достаточно научиться, чтобы так работать с вероятностями. Да мы и так оба знаем, что это не ты. Больше мне никто в голову не приходит, кроме разве что Кеннера Ренского.

— Думаешь, он не умер тогда?

— Не знаю, — пожал я плечами. — Этого и Ренские не знают, а я тем более могу только гадать. Но зачем бы он стал мне помогать?

— Вообще-то, ты его потомок, — напомнила Ленка.

— И что с того? Я его единственный потомок, что ли? Я из другой семьи, для которой Кеннер Ренский просто какой-то предок, не более того. Его имя для нас почти ничего не значит. Если уж помогать потомкам, то логичнее помогать Ренским, где полно его потомков, которые ему памятники ставят. Например, той же Стефе Ренской, которая была его любимой внучкой. Но получается, что он Ренским не помогает, а помогает мне, для которого он чуть более чем никто. Нет, для него нет ни малейших причин обо мне заботиться. Мне кажется, его можно смело исключить.

— Может быть, Сила?

— Ну да, кому как не сущности вселенского масштаба заботиться о том, чтобы как следует набить мои карманы, — саркастически прокомментировал я. — Конечно, каждый человек считает себя самым важным существом во Вселенной, но всё же должен быть какой-то предел самомнению.

— Тогда кто? — озадаченно посмотрела на меня Ленка.

— Хотел бы я это знать, Лен, — вздохнул я. — Уже всю голову сломал, и так ничего и не придумал.

* * *

Поезд снижал ход. За окном замелькали какие-то склады, а пути начали ветвиться и разбегаться в стороны. Наконец показались стоящие у перронов поезда, но здесь уже наш путь отклонился влево и прошёл мимо. Справа промелькнуло здание вокзала в нарочито-древнерусском стиле — киевляне никому не давали забыть, что именно в Киеве когда-то находился великокняжеский стол, высокомерно игнорируя тот факт, что Владимир держал этот стол намного дольше[22]. Кстати говоря, Воислав ещё в самом начале своего княжения объявил Владимир великокняжеским городом, хотя сам он великим князем не считается. Великого князя у нас нет уже много веков, и шансы восстановить это звание практически отсутствуют — для этого претенденту нужно перерезать как минимум половину князей, а это задача очень непростая. Я вообще плохо понимаю, зачем князья разводят эту суету насчёт великокняжеского стола — разве что ради подогревания патриотизма. Каких-то других преимуществ от этого совершенно не просматривается, хотя может быть, я просто не знаю, куда смотреть.

[22 — В нашей реальности это не совсем так — Киев был великим княжеством 271 год до 1243 года, когда он был присоединён к Великому княжеству Владимирскому. Владимир был великим княжеством 219 лет, после чего сам был присоединён к Великому княжеству Московскому. Однако в мире Кеннера Москва так и осталась небольшим городом Владимирского княжества.]

Поезд совсем замедлился, а затем с почти незаметным толчком окончательно остановился у короткого перрона литерной стоянки.

— Гулять будем? — спросила Ленка, оторвавшись от своего неизменного эскизника.

— Опять хочешь в тот трактир, как там его, «Железный конь»? — усмехнулся я. — Нет, милая, мы уже не Махренко, а Арди не по статусу устраивать драки с паровозными бригадами. Я только зайду к диспетчеру обсудить маршрут, а потом сразу поедем дальше.

Ленка печально вздохнула и снова взялась за карандаш. Я её понимаю — сам не люблю поезда и вообще транспорт, будь он хоть каким комфортным. Я бы тоже был не прочь немного погулять. Но семью Махренко здесь может кто-нибудь и вспомнить — вероятность, конечно, ничтожная, но нам в Киеве ничего не нужно, кроме топлива и воды, так зачем рисковать попусту?

Я легко спрыгнул с подножки на освещённый утренним солнцем перрон, на который уже выворачивали грузовики с цистернами, а следом за ними ехал небольшой фургон с разными припасами. Я бросил на эту процессию ленивый взгляд и не торопясь двинулся в сторону диспетчерской. Какое-то чувство неправильности не давало мне покоя — я