нахмурился и ещё раз огляделся вокруг. Вокруг был обычный вокзальный пейзаж; ничто не намекало на возможные проблемы, но я давно уже отучился игнорировать свои предчувствия.

Тем временем цистерна со спиртом проехала мимо; со мной поравнялась идущая второй цистерна с крупной надписью «Вода», и в этот момент я понял, что именно в окружающей обстановке является неправильным — никаких припасов мы здесь не заказывали, только воду и спирт для паровоза. Я резко развернулся — фургон уже остановился, а из кабины выскакивали двое рабочих и, что довольно нетипично для рабочих, с пистолетами вполне серьёзного калибра в руках. Громко хлопнул открытый явно пинком задний борт фургона, и оттуда тоже начали выпрыгивать какие-то люди с оружием.

Если бы я стоял по-прежнему спиной, то, возможно, и не успел бы среагировать, однако пары секунд даже мещанкам из третьей группы вполне хватило бы для построения пулевого щита. Если бы они не растерялись, конечно. Я не растерялся. То есть, почти не растерялся — щит я построил, но что делать дальше, понять не мог.

Пули, отражённые щитом, мягко толкали меня назад, а когда застучали пистолеты-пулемёты тех, кто сидел в кузове, я понял, что щит долго не выдержит, и у меня осталось буквально несколько секунд. Стоять дальше на пустом перроне было самоубийством, и я, стряхнув, наконец, с себя ошеломлённое оцепенение, метнулся к уже почти проехавшей мимо цистерне с водой. Вскочив на подножку и заслонившись от выстрелов краем цистерны, из которой в разные стороны уже брызгали весёлые струйки, я поспешно выдернул из наплечной кобуры пистолет. Всегда носить с собой оружие — это, безусловно, хорошая привычка. Ещё было бы неплохо побыстрее реагировать, но вряд ли можно ожидать от гражданского реакции ветерана, а я, что ни говори, всё-таки гражданский.

Я выстрелил несколько раз в ту сторону, даже не надеясь в кого-то попасть. Мельком бросил взгляд в кабину грузовика — оттуда никакой опасности не чувствовалось. В кабине был только водитель с разинутым ртом, который смотрел на меня совершенно круглыми глазами.

— Останавливайся и падай на пол, дурень! — крикнул я ему. Пистолетные пули вряд ли смогли бы пробить цистерну, полную воды, но пуля, как известно, дура, а никаких щитов у водителя, естественно, не было.

Целей я так и не видел, но в моём участии уже не было никакой необходимости. Там произошло сразу несколько событий — зазвенели разбитые стёкла, и стрельба началась уже всерьёз. Почти сразу после этого загрохотал пулемёт, а ещё через несколько секунд стрельба полностью стихла. Я осторожно выглянул из-за края цистерны. На перроне в лужах крови валялось несколько трупов — я насчитал пятерых. Шестой был, похоже, жив — он лежал, прикрывая голову руками, а стоящая рядом Ленка его пинала. И пинала очень всерьёз — думаю, у него уже хватало сломанных рёбер.

— Постой, Лен, — сказал я, подойдя поближе, — а то ты его забьёшь насмерть, и нам будет не с кем поговорить.

Он действительно не выглядел хорошо — лежал неподвижно, а бетон перрона под ним был сильно испачкан кровью. Он явно тоже успел получить пулю. Я перевернул его — спереди он был весь в крови и смотрел на меня мутными глазами, совершенно ничего не соображая. Пришлось с сожалением признать, что для быстрого допроса он никак не годился.

— Первак, — обратился я к подошедшему начальнику охраны, — распорядись перевязать этого, а то сдохнет до допроса. Пошли кого-нибудь известить власти, и пусть ещё пришлют мастера вставить стёкла.

Стёкол было выбито много. В нашем салон-вагоне не хватало всего одного — его выбила Ленка, выскакивая через окно на перрон, — зато в вагоне охраны не осталось и половины целых. Охрана начала стрелять сразу из вагона — они, конечно, всё сделали правильно, но теперь нам придётся задержаться здесь для починки.

Местное начальство появилось только через полчаса. Несколько раз на перрон прибегали какие-то мелкие чиновники и с круглыми глазами убегали обратно. Впрочем, водителей цистерн увели сразу, и я не стал препятствовать. В нападении они, очевидно, не участвовали, а вести полноценное расследование мне всё равно никто не позволит.

Наконец, появилась целая делегация во главе с представительно выглядящим чиновником.

— Здравствуйте, господин Кеннер, — поздоровался он. — Я Охрим Грива, пристав Печерского округа. Мне поручено выяснить, что здесь произошло.

— Здравствуйте, почтенный, — отозвался я. — Мне кажется, что вы немного перепутали. Я полагаю, что это вы должны мне сообщить, что здесь произошло.

— К сожалению, мне пока нечего вам сказать, господин Кеннер, — развёл руками тот. — Мы расследуем происшедшее. Могу лишь заверить вас, что княжество Киевское приложит все силы для выяснения обстоятельств дела, и обязательно проинформирует вас о результатах. А тем временем могу ли я распорядиться забрать трупы?

— Вот этот ещё жив, — показал я на раненого. — Не уверен, что он проживёт долго, но вы можете попробовать его вытащить.

— Благодарю вас, господин Кеннер, — слегка поклонился пристав. — Эй, вы, бездельники! — он обернулся к своим сопровождающим. — Вот этого немедленно в лечебницу, остальных в морг. Живо!

Мне было откровенно жаль отдавать им раненого, но допросить его не было ни малейшей возможности. Если бы я задержал его у себя, он бы просто умер.

— Должен заметить, почтенный Охрим, — сказал я кисло, — что я совершенно не удовлетворён вашими заверениями.

— Поверьте, господин Кеннер, это не просто официальная отговорка. Могу ли я поговорить с вами конфиденциально?

— Безусловно, почтенный, — согласился я.

— Я глубоко понимаю ваше недовольство, но официально я не имею права сказать вам ничего больше. Но вот неофициально я могу добавить кое-что ещё. Однако, если вы сошлётесь на меня, я буду вынужден всё отрицать.

Не думаю, что он так уж страдает от моего недовольства. Скорее всего, его начальство желает минимизировать скандал, вот ему и приказали поделиться со мной какими-то приватными соображениями, чтобы я уверился, что киевляне действительно относятся к расследованию серьёзно.

— Я не буду ссылаться на вас, почтенный, — пообещал я.

Сохранения приватности я обещать не стал, и пристав это прекрасно понял. Впрочем, на самом деле ему ведь это безразлично. Ему безразлично даже, буду ли я на него ссылаться или нет. Всё, что он мне скажет, он скажет по прямому приказу начальства — нужно быть невероятно наивным, чтобы поверить в то, что опытный чиновник начал откровенничать со мной о служебных