Но это оказалось бы слишком просто, вернее, слишком естественно! Их самая серьезная ошибка — и Розы, и Феликса, и четы Меснильдо, и его самого — заключалась вот в чем: они вообразили, что дочь дьявола могла отличаться от своего отца!

От неистовой гонки гнев Гийома не проходил, а лишь сильнее разгорался. Но когда он достиг ведущей к замку дубовой аллеи из старых деревьев, ставших корявыми от постоянных ветров, ливень стеной обрушился на свод молодой листвы, а через нее — на непокрытую голову Гийома, так как его шляпа осталась висеть где-то в лесу Рабе, но его это нисколько не расстроило. Напротив, он осадил Али и наслаждался освежавшим его разгоряченный лоб дождем, который он ловил открытым ртом. Хладнокровие вернулось к нему, когда он выехал к тому самому замку, куда поклялся никогда не входить. Но увиденное поразило его: от благородного строения, хранившего отпечаток многих поколений со времен средневековья и до великого века (Эпоха Людовика XIV. — Прим, перев.), веяло нищетой.

Несмотря на то, что замок был сложен из стойкого серого гранита, лицо его, словно морщины, избороздили трещины, слепые окна заколотили досками, заменившими разбитые стекла, с двух квадратных флигелей, заметно выступавших из основного здания, обсыпалась тонкая итальянская резьба, и в один из них через зияющую рваную дыру хлестала вода. А на главную башню, возвышавшуюся над ансамблем, и вовсе можно было смотреть лишь с одного боку, где еще сохранились зубцы, так как остальные уже давно обрушились.

Пока Тремэн, укрывшись под огромной сосной, созерцал картину крушения, в которую вполне вписывался безумный эгоизм последнего хозяина замка, в его памяти возник образ Агнес, входящей в салон госпожи де Шантелу: она была в восхитительном светло-красном платье, являвшем разительный контраст с ее серым монашеским одеянием на ужине в Валони. И тогда ему в голову пришла мысль: старый барон наверняка одолжил будущему тестю кругленькую сумму и теперь требовал от Агнес уплатить по счету…

Вот чем объяснялось странное поведение Агнес! Да иначе и быть не могло, и тогда ярость Гийома обрушилась на другой объект. Пусть он, человек посторонний, не знал, в сколь драматичном положении оказались Нервили, но Роза де Монтандр, она-то знала! Почему же она не поняла, перед какой ужасной дилеммой стояла ее подруга? Да и можно ли назвать дилеммой полное отсутствие выбора?..

Поскольку присутствие людей ни в чем не проявлялось, кроме поднимавшегося из трубы дыма, Тремэн спешился, быстро развернул попону и, укрыв коня, привязал его к большому дереву, затем направился к красивой старинной двери: к ней вели три ступеньки, а рядом висела цепочка колокольчика.

Он уже потянулся к ручке, как вдруг из-за дома вышел молодой человек высокого роста, в крестьянском платье и в сабо и обратился к нему, нимало не заботясь о приличиях:

— Что вы хотите?

— Я хочу видеть мадемуазель де Нервиль. Она здесь, как я полагаю?

— Это зависит от того, кто вы!

— Не бандит с большой дороги, и это, должно быть, заметно, — ответил Тремэн, которому удивительно не понравился тон этого человека с недоверчивым взглядом и желчным лицом. — Если вы управляющий, в чем я сомневаюсь, то потрудитесь объявить господина Тремэна. Ваша хозяйка со мной знакома…

Вместо ответа человек встряхнул колокольчик, издавший чистый звук, потом произнес:

— Вы могли бы привести коня. Тут, между прочим, умеют обращаться с лошадьми.

— Ему и там хорошо, я не желаю никого беспокоить. В любом случае я не надолго.

— Как будет угодно!

Приоткрывшая дверь пожилая женщина была похожа на ведьму из волшебной сказки. Виной тому были ее большой горбатый нос и рот с прикушенными губами, так как зубов у нее не осталось. А еще, пожалуй, возведенное на голове сооружение из серых тряпок: когда-то они, по-видимому, служили одним из восхитительных головных уборов, делающих нормандок столь величавыми. Женщина была наверняка очень старой, но возраст не тронул ее черных недоверчивых глаз, упрятанных под неровными бровями.

— Он хочет видеть нашу госпожу! — сказал мужчина. — Еще он говорит, что знаком с ней.

— Это мы поглядим. Как ваше имя?

Гийом повторил. Старуха кивнула, приказала ему дожидаться и, шаркая ногами, исчезла в темном вестибюле, бросив посетителя, за которым мужчина закрыл входную дверь. Гийом остался один в просторной, влажной и холодной комнате, где располагались лишь каменная лестница, терявшаяся в потемках под едва различимым потолком, старый сундук, на котором выстроились медные ручные подсвечники со свечами, щипцы для снятия нагара и огниво, да высокое древнее кресло, стоявшее на трех ногах, так как четвертая ножка была короче. Свет с улицы проникал через расположенную над дверью фрамугу, которую, должно быть, редко мыли: отблеск дня, падавший на старые плиты пола, где не было видно ковров, казался еще более серым, чем снаружи.

Еще совсем недавно комната была хорошо обставлена. Это было видно по стенам, где следы от картин, гобеленов и мебели чередовались с более светлыми пятнами, окаймленными черноватыми подтеками. К запаху плесени примешивался подбадривающий, но столь же тяжелый дух капустного супа. Общее впечатление было настолько мрачным, что Гийом, вспомнив сверкание бриллиантов на руках графа Рауля, подумал было, что ошибся адресом. Но старуха уже вернулась.

— Следуйте за мной! — прошепелявила она, придерживая одну из створок двери, на которой еще сохранились остатки растительного орнамента.

За ней были расположены две почти такие же пустые гостиные, где под ногами Тремэна заскрипел старый паркет. Пройдя через них, Гийом очутился в помещении, показавшемся ему оазисом посреди пустыни. Это была небольшая библиотека с окном, украшенным импостом, где каким-то чудом уцелели вполне приличные зеленые занавески из шелковой камчатной ткани. Там, между мраморным камином, в котором полыхал огонь, и столиком для рукоделий, сидела Агнес де Нервиль в черном платье с глухим воротником, которое не оживляло ни малейшее кружево. Она устроилась в одном из четырех обитых потертым зеленым шелком кресел с изящными выгнутыми ножками.

Черными были и ее муслиновый чепец, — от него лоб девушки под приподнятыми волосами казался еще больше, — и митенки, откуда виднелись длинные бледные пальцы с единственным украшением — гравированным сардониксом. Ее прозрачные руки спокойно лежали на вязании: вероятно, она отложила его, узнав о приезде гостя.

Взволнованный природным величием девушки, которую он застиг врасплох посреди столь трагической бедности, Гийом поклонился ей, словно королеве, но ее непостижимые серые глаза даже не оживились.

— Зачем вы приехали, сударь? — сказала мадемуазель де Нервиль. — Или вы желаете убедиться в том, что Роза не преувеличивает, описывая нашу бедность? Если так, теперь вы все видели.

— Никому бы и в голову не