— Дочь? Ты чего это зависла на лестнице? Спускайся, поздороваемся! — отец, широко улыбаясь, развел руки, приглашая ее в свои объятья.

Но Юля не хотела мира. Кое-что она считала несправедливым. А жить в несправедливом мире Юлия не желала.

Поэтому вместо приветствия она задала отцу вопрос:

— Па, ты заплатил Роману? Ты ведь ему должен за эту неделю!

— Подслушивала? — отец опустил руки, улыбка погасла. Голос его стал резким и холодным.

— Вы не особенно-то секретничали! — отпарировала Юля. — Кроме меня весь поселок в курсе. Так как насчет Романа?

— Это не твое дело!

— Как — не мое? Ты нанял человека, а теперь не хочешь ему платить! Ты ему должен за неделю.

— Ничего я ему не должен! Ты видела, что он натворил? Нет? Не видела? И бабуля твоя тоже ничего не видела. В этом доме кто-нибудь что-нибудь видит? Так что я ему ничего не должен. Это он пока еще передо мной в долгу за порчу имущества!

— Ты вычел у него из зарплаты?!

— А как, по-твоему, я должен поступить? Надо же кому-то вас учить! Скажи спасибо Гюнтеру, что этот работничек вообще цел остался.

— Папа! Он не виноват! И ремонт делать не надо! С шедеврами так нельзя!

— А с чужой стеной можно? А со мной?

— А что бы ты сказал, если бы узнал, что рисовал не он?

— Не он? А кто же?

— Ну, скажем… я, — честно говоря, признание далось Юле не без усилия: она не думала, что отец так рассердится и будет так страшно!

— Нечего его выгораживать! Я все равно не поверю. Пусть получит свое! — отрезал отец.

— Вот именно, пусть получит! Папа, это нечестно. Человек же работал! Я сама заплачу ему.

— Вот как? И откуда же ты возьмешь деньги?

— Из своих карманных.

— Дело твое! Останешься без денег — пеняй на себя. Больше не получишь. И еще. Я считаю, что на время ремонта стены тебе нужно вернуться в Москву. И настаиваю на этом!

Резко развернувшись, отец вышел из холла. Рассерженная Юля шлепнулась на ступеньку. Она сидела, обхватив коленки руками, и думала, что нет в мире справедливости.

Роман, который случайно в этот самый момент оказался возле двери, слышал весь разговор. Надо же! Заноза встала на его защиту! И даже собирается ему заплатить. Что ж, это мило с ее стороны. Но денег он с нее не возьмет.

Крадучись, он вошел в холл, осмотрелся и… встретился с ней взглядом.

— Ты все слышал? — тихо спросила девочка.

— Да. Спасибо. Но только… мне не нужны эти деньги.

— А мне не нужны защитники! Зачем ты соврал? Зачем выгородил меня?

— Зачем? Да ни зачем. Просто мне понравилось.

— Что понравилось?

— То, что ты нарисовала на стене. Я считаю, что это жутко талантливо. А твой отец… Он был так сердит, — Роман крутил в руках кепку и смотрел в пол.

Юля почувствовала, что краснеет. Никогда еще ничьи слова не были ей так приятны!

— А как же ты теперь… без работы?

— Как-нибудь. У меня и других дел полно. Отцу вот помогу на даче… А ты? Ты теперь уедешь?

Уедет? Юля нахмурилась и опустила голову.

Еще вчера возможность уехать отсюда была ее целью. Ради нее она так выложилась, что сегодня и на ногах уже не стоит. И вот теперь цель достигнута, но…

Но почему-то ей было совсем невесело. Уезжать совсем не хотелось! Она наконец призналась себе в этом и замерла, пораженная неожиданным открытием.

Почему? Почему же она вдруг раздумала ехать в Москву? Что удерживает ее тут?

Она вспомнила, что ждет ее в городе — друзья, уютная квартира Эммы, Стасик, Дима, другие ребята, походы в кино, игра в бильярд, стрельба в квазаре… Все это вдруг совершенно перестало ее интересовать.

Так и не дождавшись ответа, Роман быстро вышел из дома.

— Вот ты где! — голос мамы прозвучал неожиданно громко.

Юля удивленно подняла голову — тон был таким, как будто она в чем-то очень провинилась. Неужели мама догадалась про стену? Нет, не может быть!

— Собирайся! Сегодня же поедешь с нами домой! — коротко бросила мама.

— Но почему?

— Ты хотела вернуться в Москву? Вот и возвращайся!

Если бы к ней обратились по-хорошему, Юля и не стала бы спорить. Все ее недавно возникшие сомнения были совершенно неопределенными, с ними легко было справиться. Она и сама склонялась к тому, чтобы вернуться домой, в город.

Однако мамин тон разозлил. Ее не просят, ей приказывают! Как какой-то малолетке! В девочке взыграл дух противоречия.

— Мне и здесь хорошо! Я хотела порисовать… Тут такие виды замечательные!

— Вижу я эти виды. Не заговаривай мне зубы! Я знаю, почему тебе здесь хорошо. И хочу это прекратить!

— О чем ты? — девочка все еще ничего не понимала.

— Об этом голодранце! Твоем ухажере. Надо же! Из всех ребят выбрала именно этого задохлика.

— Так, — Юля помотала головой, словно прогоняя навязчивое видение. — Так! Спокойно, Юленька, спокойно…

Нет, взрослых не переделать. Их подозрительность не знает пределов! И спорить с ними бесполезно. Вот и сейчас мамочка, похоже, вбила в голову, что принцесса влюбилась в свинопаса. Надо же до такого додуматься, а?

Юля понимала, что лучше всего — просто встать и уйти, оставив маму наедине с ее нелепостями. Но как назло, нога разболелась так, что невозможно было двинуться с места. Оставалось одно — расправив иголки, изо всех сил защищаться. Чтобы не думали, что ей можно диктовать!

— А чем он тебе не нравится? — голос Юли стал колючим и воинственным.

— А чем он мне должен нравиться? Дурочка. Подумай сама — что он тебе может дать? Всей его зарплаты на один визит в ночной клуб не хватит.

— А если я не хочу в ночной клуб? — продолжала Юля. Эти взрослые такие наивные! Думают, что ночной клуб — предел подростковых мечтаний. Может, потому, что сами в детстве были лишены нормальных развлечений?

— Это ты сейчас не хочешь. Страсть, эмоции… А потом все пройдет, и ты захочешь, как миленькая, поверь мне. Куда тебе еще деваться! И кто тебя туда пригласит? Не этот же оборванец… А Стасик и Димочка пригласят!

— Но у Стасика и Димочки тоже ничего нет! Не свои же тратят, родительские!

— Какая разница. Сейчас родительские, через пару лет свои. Что, их родители в люди не выведут, что ли? Да они у себя в офисах под каждого уже место держат, институт не надо кончать.

— Мама, ну что ты говоришь! — Юля испуганно смотрела на мать. Никогда еще с ней так не разговаривали! Но спорить расхотелось. Нога болела все сильнее, и девочка сдалась: