Она осталась.

* * *

Когда я открыл глаза, она уже ушла – это было вполне логично.

Я проснулся позже полудня. За последние годы я впервые так хорошо спал.

Спустившись в гостиную, я обнаружил идеальную чистоту. Коробки из-под пиццы и остатки закусок были выброшены в мусорный бак.

На холодильнике висела записка:

Открой меня.

Заглянув в холодильник, я увидел на средней полке большую коробку – ту самую, которую принесла Шей. Поставив ее на стол, я открыл крышку и обнаружил внутри ровно тринадцать покрытых глазурью кексов, на каждом из которых была написана буква.

Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ

Рядом лежала записка, и я перечитывал ее снова и снова.

С днем рождения, грязное животное.

Цыпа

P.S. Не волнуйся, я все еще тебя ненавижу, но каждый именинник заслуживает кексы.

Я взял один из кексов и откусил большой кусок.

Проклятие. Это просто потрясающе.

Черт возьми, Цыпа.

Я тоже тебя ненавижу.

Шей

Мама и папа сидели напротив меня на диване в гостиной. Они смотрели на меня так, словно мы не были знакомы, но, если быть честной, я отвечала им тем же. Я скучала по Миме, которая встретила бы меня на пороге, если бы была дома. Я скучала по ее смеху, ее теплу и ее мудрости.

– Ты наказана, – сказала мама.

Ее глаза поблескивали от волнения.

– Расскажи мне что-нибудь новое, – пробормотала я, скрестив руки на груди.

– Не говори так с мамой, – отрезал папа, указывая на меня пальцем. – Ты нарушила все правила, и это нельзя оставить без последствий. С этого момента мы будем куда строже. Ты больше не сбежишь, Шеннон София. Ты не будешь разговаривать с нами таким тоном. Ты не будешь приводить мальчиков в наш дом и уж точно не будешь оставаться у них до утра. Ты меня поняла? Ты меня услышала?

Я не сказала ни слова, и мое молчание, кажется, только его разозлило.

Он встал и подошел ко мне.

– Я спрашиваю, ты меня услышала?

Я стиснула зубы.

– Более чем.

– Почему ты так себя ведешь, Шей? Раньше ты никогда не сбегала. Ты всегда была хорошей девочкой, – сказала мама.

– Да, расскажи нам почему. В твоих поступках нет никакого смысла. Мы не понимаем, зачем ты усложняешь нам жизнь, – добавил папа, и по моей коже побежали мурашки.

Я фыркнула.

– Ты шутишь, да? Это я усложняю жизнь?

– Мне не нравится твой тон, Шеннон София, – прошипел папа, сжав руки в кулаки.

– Да, хорошо. А мне не нравится то, что мой отец – лжец.

– Послушайте… – начала мама, но я ее перебила.

Я расправила плечи.

– Может, обсудим то, что ты снова торгуешь наркотиками? – рявкнула я. – Или мы будем и дальше делать вид, что это не так?

– Шей! – крикнула на меня мама.

– Что? Не понимаю, почему мы избегаем эту тему. Разве Мима уехала не из-за этого? Поэтому ты ее выгнала? За то, что она сказала правду? Если ты хочешь отругать кого-то за плохое поведение, то, может, тебе стоит начать с папы?

Это стало последней каплей. Его кулаки сжались, и он вскочил со своего места.

– Ты слишком далеко зашла, девочка, – рявкнул он, и в его глазах вспыхнул гнев.

Он сделал шаг ко мне, но мама вскочила и преградила ему путь, закрыв собой меня.

Она положила руки ему на плечи.

– Остановись, Курт, – приказала она.

Он скривился, пронзив меня злобным взглядом, и сделал шаг назад.

– Иди в свою комнату, – приказал он. – И не вздумай выходить, пока мы тебе не разрешим.

Я ненавидела его. Я ненавидела его за то, что он выгнал Миму. Я ненавидела маму за то, что она это допустила. Я ненавидела то, что наш дом перестал быть домом. Он все больше напоминал тюремную камеру, и я отчаянно хотела вырваться на свободу.

Я сделала так, как они сказали. Я пошла в свою комнату и легла в кровать, ничуть не сожалея о том, что провела ту ночь с Лэндоном. Я была с ним, когда он нуждался во мне больше всего.

* * *

Когда наступил понедельник, все мои мысли крутились вокруг Лэндона. И Моники – я обнаружила ее роющейся в моем шкафчике.

– Что ты делаешь? – рявкнула я.

Она отскочила назад и захлопнула шкафчик.

– Ой, перепутала, – прошипела она, выдавив натянутую улыбку.

– Почему мне кажется, что ты врешь? Зачем ты копалась в моих вещах?

– Остынь, Шей. Здесь в любом случае нет ничего, за что стоило бы переживать. – Она вытащила тюбик помады и начала поправлять макияж. – Я видела, что ты тусовалась с Лэндоном в его день рождения. Это мило. Чем вы двое занимались? Играли в шашки? В «Монополию»?

– Не твое дело.

Она наклонила голову, изучая меня глазами.

– Он показывал тебе свои шрамы?

– Как я уже сказала… это не твое дело.

– Ох, – проворковала она, прижав наманикюренный ноготь к губам. – Конечно, он их показал, и, дай угадаю… ты с ним переспала. Бедному, сломленному Лэндону нужно было хорошенько повеселиться в день рождения, и Шей с радостью это обеспечила.

– Что тебе нужно, Моника? Что я тебе сделала?

– Все просто: ты забрала то, что принадлежало мне, и я хочу это вернуть.

– Лэндон не твой.

Она фыркнула.

– Он принадлежит мне так, как никогда не будет принадлежать тебе, Шей. Я все понимаю. Ты хочешь верить, что Лэндон уже не тот придурок, каким был в прошлом году, что у него новая жизнь, но посмотри правде в глаза. Он такой же монстр, как и его дядя, и я не удивлюсь, если в один день он тоже окажется на глубине шести футов.

– Ты отвратительна, – сказала я ей.

– Ага. – Она снова тряхнула волосами. – Наверное, это так, но, в отличие от Лэндона, я не притворяюсь другим человеком. Это просто игра, Цыпа, и довольно скоро эта игра закончится. Наслаждайся им, пока можешь. Скоро он вернется ко мне. Он всегда возвращается.

Я ненавидела то, что она называла меня Цыпой, – словно она имела право использовать прозвище, которое придумал для меня Лэндон. Я ненавидела то, что она претендовала на нечто, принадлежащее только мне и Лэндону. Я ненавидела то, что слова слетали с ее языка, словно яд, готовый меня отравить.

Я ненавидела ее.

У меня было свое мнение о Лэндоне, но я знала, что никогда не ненавидела его по-настоящему – во всяком случае, до глубины души. Я знала, что в этой ненависти было что-то искреннее, даже кокетливое, но истинное значение этой ненависти было расплывчатым и неясным. Возможно, просто сильная неприязнь.