— Я отнесу, — предложил Уолтере.

Он протянул руку, и его пальцы, холодные, как и у нее, скользнули по локтю женщины. Выражение лица его было непроницаемым, но от его прикосновения она ощутила странную слабость и растерялась. Стоя напротив него в тесной кухне, Сондра поняла, что ошибалась насчет его телосложения; он вовсе не был полным. Напротив, его тело как будто удлинилось и стало гибким — так лежащая на полу собака кажется безобидной, теплой и пушистой, пока не встанет и не потянется. От страха у Сондры перехватило дыхание, но полицейский лишь подхватил ее под локоть свободной рукой и повел в гостиную, к ожидавшему их напарнику, и рука его жгла ее кожу, словно сухой лед.

Макшоу, заполнявший свои формуляры, поднял голову, бросил ручку на журнальный столик и жадно потянулся к чашке. Сондра рухнула в широкое потертое кресло, испытывая облегчение; но это облегчение улетучилось, когда Уолтере устроился рядом с ней, вместо того чтобы вернуться на свое прежнее место в кресле-качалке. В квартире все было маленькое: комнаты, окна, солнечные лучи, с трудом проникавшие внутрь, мебель; нога полицейского, мускулы которой выступали под тканью брюк, прижалась к Сондре, словно кусок льда, но отодвинуться было некуда. Она задыхалась; что-то, пульсирующее у нее в горле, мешало воздуху проникнуть в легкие.

— Итак, — через минуту произнес Макшоу. Он не прикоснулся к планшету, оставленному на столе рядом с ручкой. — Расскажите нам об этих двух встречах.

— Мне показалось, что я видела его в прошлый вторник, когда возила детей к педиатру в бесплатную поликлинику, — хрипло проговорила Сондра. Она гордилась своим самообладанием — голос совсем не дрожал, не выдавал этого небольшого обмана. — Он снова следовал за нами. Но там было много народу, а когда мы вышли, уже наступил час пик. Он исчез.

— Вам показалось?

Сондра кивнула, но не очень уверенно. Пусть не обращают на этот рассказ внимания, если не хотят; в любом случае это ложь, попытка подсластить пилюлю.

— А в третий раз?

— Это было вчера… вечером. Я с детьми пошла в парк, на осенний праздник. Он б-был там, и он шел за мной до самого дома.

Макшоу наклонился вперед.

— Мисс Андервуд, если он преследовал вас до дома вчера вечером, почему вы позвонили нам только сегодня утром?

Сондра опустила взгляд и посмотрела на свои руки, ярко-красные от постоянной возни в воде — она изо всех сил пыталась отчистить грязь в квартире. Ногти были окружены белым ободком — под них забилась детская присыпка.

— Я… я не знаю, — прошептала она. — Думаю, я надеялась, что он просто уйдет, но сегодня утром, когда я встала и обдумала все это, то решила, что сам он не оставит меня никогда.

— Он пытался вступить с вами в контакт? Угрожал вам?

Голос Уолтерса был мягким и каким-то… нежным, он напоминал дорогие охлажденные напитки, которые подают в первоклассных ресторанах. Ей послышалось множество намеков в этом голосе, таких же разнообразных, как те жидкости, что смешивают в вычурных бокалах, украшенных ломтиками фруктов и пластиковыми соломинками.

Сондра невольно встретилась с ним взглядом и на какой-то миг поддалась панике, растерялась, но вовремя взяла себя в руки и ответила, прежде чем Макшоу успел заметить паузу:

— Нет.

В отчаянии она сообразила, как глупо и жалко звучит ее история, и ей пришлось сделать над собой громадное усилие, чтобы пошевелить онемевшими губами. Она слишком быстро позвонила, полиция ей никогда не поверит. Поддержки ждать не от кого, а ей необходимо защитить Мэллори и Мелину, как она защищала их с самого момента рождения.

— Похоже, нам необходимо позвать врача, — мрачно сказала акушерка. Подняв голову, Сондра увидела широкое черное лицо женщины, смотревшее на нее через перевернутый треугольник ее расставленных ног, поверх раздутого, мучительно пульсирующего живота. От дурного предчувствия южный акцент негритянки усилился, и слова сливались в кашу. — У вас сильное кровотечение, а роды и так уже тянутся слишком долго.

— Никакого врача! — прошипела Сондра.

Последнее слово потонуло в крике: живот ее терзала кошмарная боль — это ребенок рвался наружу, из своей тюрьмы, наполненной кровью матери. Слышал ли он слова акушерки, понимал ли опасность, которая грозит ему, если роды затянутся?

— Он идет! — завопила она и поднатужилась изо всех сил, как никогда прежде не делала, стараясь вытолкнуть из своего тела нечто, пытавшееся убить ее.

— Я вижу головку — тужьтесь еще! — Руки акушерки были горячими и влажными от крови Сондры; на мгновение они погрузились в ее истерзанную плоть, затем сомкнулись на чем-то огромном, причинив ей новую боль. — Я держу ее. Давайте же, Сондра, если вы перестанете тужиться, вы убьете его и себя!

Сондра снова вскрикнула и впилась ногтями в матрац, и ветхая ткань порвалась в тот самый миг, когда ребенок вылез из ее тела, причинив ей такую боль, что она едва не потеряла сознание. Боже милостивый, пронеслось у нее в голове, когда она пыталась перевести дыхание, почему живот не стал меньше? Что это, послед? Неужели плод ее совокупления оставил внутри столько отвратительных остатков?

Она все еще тяжело дышала после рождения Мэллори, когда схватки начались снова, заставив ее корчиться на мокрых простынях и раскрыть рот в неслышном крике. Акушерка немедленно подбежала к ней, и ее большие лоснящиеся руки принялись колдовать над животом Сондры, поглаживая и надавливая.

— Двойня! — объявила она. — Держись, девочка, — сейчас появится второй!

Сондра взвыла в голос, когда второй ребенок высвободился из ее чрева. Что-то внутри отпустило ее, и она снова смогла дышать, не обращая внимания на слабые схватки, которые сотрясли ее тело, когда акушерка извлекала послед.

— Что? — выдавила наконец Сондра, втягивая ртом воздух и пытаясь сесть. — Кто там?

— Девочки, — сказала акушерка, поворачиваясь к пеленальному столу. — И вполне здоровенькие. Каждая чуть больше шести с половиной фунтов — крупные для двойни.

Несмотря на заверения в том, что с детьми все в порядке, голос негритянки звучал напряженно, словно она была чем-то озадачена. Утомленная до предела Сондра слушала плеск воды в ванночке — это акушерка ловко обмывала детей; затем она завернула их в пеленки.

— Можно посмотреть?

— Пожалуйста. По одной в каждую руку.

С двух сторон к ней положили какие-то теплые комочки, и Сондра, прижав подбородок к груди, взглянула на своих детей. Придя в этот мир без малейшего писка, они уже спали; крошечные пальчики были сжаты в кулачки, нежные губки были еще синеватыми, но розовели с каждой минутой. На макушках росли густые черные волосы, брови были красиво очерчены, маленькие носики были слегка курносыми. И пока она смотрела на них, младшая — Мелина — раскрыла свой ротик, похожий на сердечко, и зевнула.