мелькнуло что-то полосатое, растрепанное и пропало. Еще несколько мгновений, и она увидела себя, только черно-белую и злую, и сразу узнала место и время: парковка у ТЦ, где Файка-воровка утащила ее сумку с банкомата, а потом слиняла с папашей-покойником на раздолбанном японском корыте. Черников отвернулся и смотрел в окно, Рита не сводила взгляд с экрана. Она уже знала, что будет дальше — шок, ужас, осознание масштаба той бездны, куда только что угодила, и истерика. По-другому назвать происходящее никак нельзя, прям живая иллюстрация к этому выражению. «Я паршиво выгляжу, — мелькнуло в голове, — мне нельзя так психовать, я просто чудовище». Почему-то в этот момент ее больше всего волновало, что Черников видел ее вот такую: растрепанную, озверевшую, потерявшую контроль над собой идиотку. К счастью, скоро на экране появился очкастый дядька, он помотал головой, скривил губы, потом глянул влево и покрутил пальцем себе у виска. Потом сосредоточился на банкомате.

Черников курил, Рита смотрела ему в спину и не могла пошевелиться. В эту минуту она отчетливо понимала, что такое паралич — вроде видит все, слышит и даже дышит нормально, но не чувствует ни рук, ни ног. Их будто вообще нет, вообще ничего нет, кроме этого квадрата на мониторе с застывшими датой и временем в правом нижнем углу.

Черников вышиб в окно второй окурок и сунул руки в карманы.

— Твою карту идентифицировали по предыдущим операциям. Ты снимала по ней наличку в других наших и не только наших банкоматах, то есть занималась обналичкой фальшивок. Это не может продолжаться вечно, ты же понимаешь? И это будет тяжелая статья.

— Да, — кое-как проговорила Рита. Страх не отпускал, окреп, точно мороз под утро, а перед глазами все плыло и покачивалось. Казалось, и сам Черников включился в пляску макабра, он как-то странно мотался около окна, будто не знал, что выбрать — шагнуть наружу или остаться.

— Сдашь меня? — Рита точно слышала себя со стороны. Не она говорила, не ее голос, но, кроме них двоих, в кабинете никого не было.

— Пока эту запись никто, кроме меня, не видел, но я буду делать свою работу, — не поворачиваясь, сказал Черников. Рита встала — ноги были как не свои, пришлось придерживаться за край стола, чтобы не упасть. Постояла, глядя на ставший снова черным квадрат, и тут сердце ухнуло так, что пришлось снова сесть. Черников точно ничего не замечал, или не хотел замечать, все смотрел в окно.

— Я видел тебя в своем доме, — сказал он негромко, — сто раз, наверное. Ты бегала к тому красивому мужику с девятого этажа, он живет в квартире педика и постоянно меняет баб. Он действительно так хорош?

Рита встала, медленно вышла из кабинета и пошла к себе ничего не видя перед собой. И тут откуда только силы взялись, она пришла в себя. Закрыла дверь на ключ, опустила жалюзи, села, встала и заметалась по узкому помещению. Зубы стучали как от холода, колотила дрожь, Рите казалось, что если она остановится, то сразу умрет, вот моментально, как умирают от ножа или от пули. Но быстро выдохлась, ходила, уже еле-еле переставляя ноги, и все ждала, ждала, когда постучат в дверь, когда начнут ломать ее, когда полетят щепки, когда заорет Юлька (а она обязательно заорет!), а Анька смоется, как дворняжка, — они всегда бегут при малейшей опасности. И ничего не происходило, если только не считать, что телефон уже минут пять заливается на все лады и ползает по столу. Номер показался знакомым, Рита только собралась ответить, как телефон умолк.

И через несколько мгновений зазвонил снова, в два раза громче, как показалось. Рита отшатнулась, пошла к двери, остановилась, постояла, глядя в стенку и вернулась. Села в кресло и нажала зачем-то громкую связь.

— Здоро́во, валькирия, — развязно бросили с той стороны. — Готова, говоришь? Тогда сегодня тебя будут ждать. Салон не вариант, назови сама любое другое место и время.

Ницца, Баден-Баден, Париж, Мессина, Ватикан — куда угодно, лишь бы подальше отсюда, от этого поганого городишки, истинной клоаки этого мира, но Рита молчала. На той стороне тоже ждали, но не очень-то терпеливо — то хмыкали, то алекали, то гнусно хихикали, причем казалось, что ее слушают несколько человек. Ну что же, как говорится, двум смертям не бывать.

— Сегодня в семь, в «Контрразведке», — Рита ляпнула первое, что пришло ей в голову. — А если ваш Гончаров не придет или пришлет тебя, например, то я сожгу эти деньги.

Из трубки донеслось приглушенное «охренеть», потом стало очень тихо, потом раздался тот же спокойный нагловатый голос:

— Гончаров приедет. А если ты не придешь, он найдет способ тебя найти. Мир-то тесен.

Он говорил что-то еще, но Рита нажала отбой. Этот вопрос решился, теперь дальше, а летом хоть и длинные дни, но времени все меньше и меньше. Рита набрала Глеба.

— Они позвонили, — сказала сразу, Глеб угукнул и притих. Рита тоже молчала и выводила на листке кривые загогулины — рисовать она никогда не умела и всю жизнь завидовала тем, у кого это хорошо получается.

— Надо идти, — выдал неуверенно Глеб, — а то они нам всю малину испортят. Я одну тварь со знакомой рожей вчера недалеко от салона видел.

— Сегодня в семь, в «Контрразведке», — Рита закрашивала кривоватый квадратик. — Пойдешь со мной?

Заштриховала фигуру справа налево и принялась чертить в другом направлении. Полоски получались неровные и наползали одна на другую, но Рита старалась.

— Не вопрос, — сказал Глеб, — отчего ж не пойти, пойду. Но если мне морду попортят, то съемки под вопросом.

— Я учту. — Рита дорисовала последнюю полоску и принялась рвать листок. — Позвоню ближе к делу.

И когда в половине седьмого она подошла к ресторану, Глеб уже ждал ее недалеко от входа. У дверей с ручками-«калашами» курили парни и девушки, смеялись на всю улицу и неохотно расступились, пропуская Глеба и Риту внутрь. Тут был полумрак и очень весело, в меру громкая музыка чертовски бодрила, да так, что от напряжения дрожала каждая прожилка в теле, а на большом экране два бугая вдумчиво разглядывали друг друга, стоя нос к носу — явно перед тем, как эти самые носы друг дружке разбить до крови.

— Сюда прошу, — подскочил вертлявый, длинный, как глист, официант, весь в черном, с черными же неприятно блестящими глазами. Он провел Глеба и Риту на второй ярус и усадил спиной к окну, через один от того самого столика, где она когда-то обедала с Черниковым. Глеб устроился на стуле и закрутил головой,