Потом она быстро оделась и, более не говоря ни слова, ушла на очередную ночную смену.

А через полчаса прибежал Леха, который уже слегка оправился от обиды, нанесенной ему членами комиссии, и вновь был бодр и полон энергии.

— Пойду в партизаны! — сообщил он сходу. — Проберусь в Белоруссию, найду отряд и попрошусь к ним. Чай не прогонят!

Я лишь покачал головой, слушая этот детский лепет, но не стал даже объяснять, что первый же патруль снимет его с поезда и отправит в лучшем случае обратно домой, а в худшем… если примут за трудового дезертира, то неприятностей не оберешься. Если и двигаться нелегальным образом к линии фронта, то совсем иными методами. И явно с большей подготовкой. В принципе, выправить фальшивые документы реально, потом выдать себя за бойца, возвращающегося в свою часть после лечения… и вперед! Но лучше Носову этого не знать.

В дверь негромко постучали и, после приглашения войти, в комнату заглянул Степан Григорьевич, настроенный крайне серьезным образом.

— Молодые люди, извините, что беспокою. Но я заметил, что вы оба тут. Я по поводу нашей договоренности… лекарство готово, могу принести его прямо сейчас. Если, конечно, вы, Алексей, не передумали?

Леша чуть побледнел от неожиданности, но тут же собрался с мыслями, и закивал. Я же решил уточнить:

— Вы абсолютно уверены в безопасности эксперимента?

— В свое время, много лет назад я обучался на кафедре химии в Сорбонне, затем проходил практику в ганзейском Ростоке, где и получил степень магистра. Был лично знаком со Склодовской-Кюри, Рихардом Вильштеттером и многими другими выдающимися деятелями моей отрасли науки.

Леха вытаращил глаза на эти откровения, но я сделал ему знак сохранять спокойствие и уточнил:

— А позже решили заняться починкой обуви в провинциальном Челябинске?

Будников не обиделся.

— Я счел нужным раскрыться вам, потому что прекрасно понимаю, довериться с вашей стороны в таком деле простому сапожнику — это нонсенс. Но теперь вы знаете, кто я, и, надеюсь, чуть меньше переживаете за фатальный исход. Что же касательно моей биографии… у меня был выбор: либо эмигрировать и работать заграницей, либо остаться на родине и вести весьма скромный образ жизни, занимаясь простым ремеслом. Я выбрал второе, и ни на мгновение не пожалел об этом.

— А вот теперь мне стало слегка ссыкотно, — сообщил Леха.

Я же, наоборот, успокоился. Степень магистра химических наук делала нашу затею чуть менее опасной. Если, конечно, Будников не подрастерял за прошедшие годы все свои знания и умения.

— Несите ваше лекарство!

Степан Григорьевич ушел, но вернулся очень быстро, держа в правой руке обычную мензурку, наполненную прозрачной жидкостью.

— Выпейте это, молодой человек, и тут же ложитесь на кровать. Память сама вернется к вам через какое-то время. Но, предупреждаю, воспоминания будут яркими и, возможно, причинят вам дискомфорт.

— Дим, ты уверен? — Леша повернулся ко мне лицом, и я увидел, что он растерян и не знает, как поступить.

— Решай сам! — я не мог сделать этот выбор за него.

Алексей молча протянул руку, взял мензурку и одним долгим глотком выпил ее содержимое. После чего откинулся на кровать, закрыл глаза… и внезапно затрясся всем телом.

— Что происходит? — я навалился на его ноги и схватил за кисти рук, боясь, что в этом припадке он повредит сам себе.

— Через пару секунд это пройдет, — спокойно ответил Будников. И тут же, как по сигналу, Лешу перестало трясти, но глаза он не открывал, и я видел, как под замкнутыми веками двигаются глазные яблоки. — Дайте ему время. Сейчас он успокоится. Я дал ему изготовленное мною средство, позволяющее организму и разуму полностью расслабиться, только тогда подействует мой метод! Сам же метод состоит в ином: медикаментозно память не вернуть, тут нужен сеанс гипноза, который я проведу.

Будников вышел из комнаты и вернулся минуту спустя, держа в руках метроном. Он поставил его на табурет рядом с Лешей, и завел. Я застыл, так и сидя в ногах кровати, боясь шевельнуться.

— Тик-так, — застучал метроном, — тик-так!

— Алексей, вы слышите мой голос? Понимаете мои слова?

Леша, не открывая глаз, кивнул.

— Ваш разум свободен… вы можете видеть все, что захотите… вы парите над городом, словно птица… и вспоминаете свое прошлое…

— Тик-так… — продолжал работать метроном, и даже я чуть было не задремал от этого методичного тиканья и размеренного голоса Будникова.

— Вот вы совсем еще ребенок, делаете первые шаги, но постепенно ваши воспоминания несутся вперед… вы взрослеете… становитесь старше… и, наконец, видите день, когда случилась беда!..

Леша сжал кулаки и напрягся всем телом. Степан Григорьевич продолжал:

— Вы вспоминаете этот день до мельчайших подробностей… утро… обед… вечер… вы видите все детали, вновь слышите все разговоры… всматриваетесь в лица всех, кого встретили тогда…

Будников замолчал. С начала сеанса, наверное, минут пятнадцать-двадцать. Я так и сидел в ногах у Лехи, а Степан Григорьевич примостился на стуле. Мы ждали.

— Теперь вы возвращаетесь обратно в реальность… на счет три вы откроете глаза… раз… два… три!

Будников остановил метроном, Леша ошалело очнулся, потряс головой и сел на кровати, спустив ноги вниз. Я заметил, что белки его глаз были кроваво-красного цвета.

— Как чувствуете себя, юноша? — Будников проверил пульс на его запястье, потрогал лоб.

— Это было… — мой друг не мог подобрать слов, — невероятно. Я словно пережил всю свою жизнь с момента рождения и до сегодняшнего дня! И эти воспоминания — они казались такими четкими, настоящими… наверное, вы долго ждали? Сколько времени прошло? Сутки? Двое?

— Четверть часа или чуть больше. Это нормально, что для вас и для нас время текло по-разному. Скажите, главное, вы обрели вновь то, что потеряли?

Леша чуть нахмурился, вспоминая, а потом резко вскочил на