чистая. Потом долго мылся под рукомойником у сарая. Входя в дом, оставлял полуботинки с налипшей на них землей на крыльце. Прохладный крашеный пол на кухне был в домотканых полосатых дорожках. Ужинали, не зажигая электричества, при свете распахнутого в глухой переулок окна, Там молча стояла черемуха с уже проржавевшими листьями, блекло голубело небо. Пока он мылся, Антонина Юрьевна успевала приготовить ужин, отваривала картошки и поливала ее сметаной с молодым укропом или ставила на стол сковороду яичницы-глазуньи. У нее были свои куры.

Незаметно для себя он перестал стесняться своего аппетита, но старался есть медленно, чтобы продлить свое пребывание в этой чистой кухоньке с незатейливой утварью. Чай Антонина Юрьевна подавала не в стаканах, а в тонких белых чашках, разрисованных осенними кленовыми листьями, и к чаю у нее непременно было припасено что-нибудь домашней выпечки: плюшки, песочники, а то и блинчики с вареньем.

Понимал, что надо поторапливаться, что у хозяйки еще много дел, а утром ей на работу, и все же тянул, медлил. Антонина Юрьевна, перекусив наскоро, бралась за вязание. Спицы так и мелькали в ее маленьких, с шершавой от частого мытья кожей, руках. Шерсть была не новая, нитка вся в узлах, но узор получался красивый, выпуклыми ромбиками. Повязав немного, она сказала однажды:

— А ну-ка повернись, я примерю. Тебе, да. Джемпер под куртку. По утрам теперь уже свежо.

Примерив вывязанную спину, она вернулась на свое место у окна, поближе к свету, а он и сам не знает, как у него вырвалось:

— Не хочется. Уходить. Так бы и сидел здесь всегда.

Почувствовал на себе пристальный взгляд женщины. Вязания Антонина Юрьевна не бросила, только что-то напутала, принялась распускать. Сказала:

— Я ведь старше тебя. На целых четыре года. И замужем уже была. Тебе девчонку надо.

Усмехнулся угрюмо:

— Девчонку! Разве она что понимает? Вот вы… вы все понимаете. Лучше меня все про меня знаете. Мне хорошо с вами. Возьмите меня к себе.

Некоторое время Антонина Юрьевна сидела молча, уронив вязание на колени, и смотрела в окно. Потом отложила вязанье в сторону, на подоконник и поднялась. Подойдя, взяла в ладони его голову, вгляделась в глаза. И он не отвел взгляда. Ему нечего было стыдиться, все, что он сказал, было правдой. Припала щекой к его голове, проговорила задумчиво:

— Так и быть! Только с одним условием: я сама решу, когда мне тебя отпустить. Хорошо? Когда у меня возникнет такой повод.

Только потом, значительно позже, понял, что Антонина Юрьевна имела в виду. Она думала: встретится ему другая, моложе, красивее, и он потянется к ней. Не встретилась. Ни к кому он не потянулся. Не было для него женщины лучше жены. Красивее, желаннее.

Первое, на чем она настояла, это чтобы он ушел с базы, устроился на работу в коллектив матери на станцию. И очень вовремя настояла. Крыльцова разоблачили. Он, оказывается, воровал на своем заводе все, что попадется под руку, ему дали «срок». Еще Антонина Юрьевна мечтала, чтобы он, Григорий, пошел учиться, но тут вышло, как хотел он. Не то чтобы он так уж боялся засесть за учебники, хотя, если говорить по совести, его к ним не очень и тянуло, отвык он от ученья. Не хотелось по вечерам уходить из дому, ведь и так весь день были порознь. И еще хотелось привести в порядок дом, он нуждался в ремонте. Хотелось превратить его в уютное теплое гнездышко, чтобы Антонине Юрьевне жилось в нем легко и приятно. После работы боялся потерять и минуту, мчался домой и строгал, пилил, прибивал, штукатурил. Антонина Юрьевна трудилась тоже, не покладая рук, она умела многое. Зато когда им случалось воскресным вечером выбраться в кино, это превращалось для обоих в праздник. С какой гордостью вел он под руку свою маленькую милую жену!

Приведя в порядок дом, принялся за усадьбу: выстроил теплицу, насадил сад. Одного не хватало им с Антониной Юрьевной для полного счастья: ребенка. И, как он догадался, виноват в этом был он. Антонина Юрьевна проконсультировала его у своих госпитальных врачей. Несколько дней ходил сам не свой, потом, ночью, сказал:

— Роди от кого-нибудь. Только чтобы не пьяница был. Чтобы ребенок здоровый. Привыкну.

Антонина Юрьевна поворошила пальцами его густую шевелюру, вздохнула:

— Разве я смогу теперь с другим? Подождем еще. Может… у нас и свой еще будет?

Не получилось у них своего. А потом уже и поздновато стало. Тем заботливее относились друг к другу. Жили, что называется, душа в душу. И вот…

Григорий Иванович вздохнул:

— Не надо было позволять ей столько работать. Надорвала сердце.

Разговаривали на этот раз уже не в палате, а в холле на первом этаже, куда Але теперь разрешали спускаться. Ее готовили к выписке. Кресла тут были низкие, удобные, а перед ними такие же невысокие столики. Григорий Иванович все задевал край стола коленями. Он был расстроен ее предстоящим отъездом.

— Значит, не к кому мне теперь будет больше сюда ходить? И поговорить не с кем. Разве что с бутылкой. Выходит, с чего начал, с того и…

Девушка свела темные брови, несильный детский голос прозвучал неожиданно твердо:

— А еще говорите, что любили ее, Антонину Юрьевну. Уважали. Разве она стала бы так, если бы что-то случилось с вами?

Мужчина озадаченно задумался.

— Она-то нет. Все ходила бы на могилку. Работала бы. Помогала бы людям. В деревне у нее двоюродная сестра померла, сынишка остался. Подросток. Хотела его к себе взять. И не успела.

— Вот вы и сделайте все, что она не успела, — сказала Аля.

Григорий Иванович не отозвался, угрюмый, потом уронил глухо:

— Разве я сумею? Она-то, конечно! Она все могла.

— А вы попытайтесь, — все так же настойчиво продолжала девушка. — Если очень захотите… Мальчишке отец, мужчина нужен.

— Может, и правда съездить? — вслух неуверенно подумал он. — Посмотреть на пацана, разузнать, как да что?.. А вы здесь больше уже не появитесь?

Девушка объяснила, что через два месяца ей нужно будет приехать в больницу на консультацию. И затем еще раз. Уже через год.

— Может, у меня остановитесь? — не очень уверенно пригласил Григорий Иванович. — Такой домина пустует. И вообще рад буду. На могилку сходим. Я к тому времени уже и памятник поставлю. Запишите адрес. Кто его знает, может, и помощь какая понадобится?

У девушки с собою был учебник по химии. Она заканчивала педагогический институт. Записала адрес на обложке.

Григорий Иванович тут же поднялся. Словно бы враз потеряв к ней интерес. Это ей вначале