– Как? Плотно прижать друг к другу и насильно склеить?

– Нет, – покачал головой Глеб. – Все гораздо проще. Янтарь и дерево должны пробыть вместе двадцать четыре часа. Но при одном условии: температура каждого из них не должна отличаться более чем на полградуса.

– Так редко бывает, – улыбнулась Мишель и прижалась к нему щекой. – Извини, я опоздаю.

– Хорошо, – произнес Глеб тихо. – Я приеду. Можно?

– Я не знаю.

– Не знаешь что?

Мишель села в такси и попросила отвезти ее в аэропорт. Но по дороге передумала и сказала, что ей срочно нужно в город. Она поняла, что не может уехать, не повидавшись с бабушкой.

Глава 12

В театре, как и положено в дневное время, было тихо и сонно. Дневная репетиция уже закончилась, а до вечернего спектакля оставалось еще несколько часов.

– Девушка, вы к кому? – Вахтерша, женщина солидной комплекции, с причудливо уложенными в бабетту ярко-рыжими волосами, взглянула на Мишель с недоверием.

В театре не любят чужих. Посторонние – это всегда ненужные заботы. Вот эта девица наверняка пришла на прослушивание. А чего прослушиваться-то, если штат полностью укомплектован? И героинь, и подруг героини – всех хватает. А если не на работу пришла устраиваться, значит, ждет какого-то актера – наверное, из новеньких, молодых и смазливых. Или пала жертвой сценического обаяния главного героя-любовника Ивана Сергеевича Моховикова. И не знает, бедная девушка, что у Моховикова – тоже полный комплект, все вакансии заняты, две старые жены, одна новая и плюс подружка-костюмерша.

– Вам назначено? – не смогла сдержать своего сарказма «бабетта».

– Нет.

– Тогда вы не пройдете, – с нескрываемым удовольствием произнесла вахтерша. – Театр – это не проходной двор. Это – режимное предприятие. Пред-при-я-тие!

– Мне нужна Елизавета Кирилловна Карсавина. Она сейчас в театре?

– А я не обязана вам об этом докладывать. Вы кто Елизавете Кирилловне? Она вас ждет?

– Наверное, нет, – пожала Мишель плечами. – По крайней мере, мне так кажется. А так, кто знает, может быть, и ждет, и будет мне очень рада.

– «Очень рада», – вдруг раздался голос молодого человека, который примостился на диванчике под стендом с расписанием спектаклей и репетиций.

Мишель даже не удостоила его взглядом – мало ли кто сидит в углу и бурчит.

– Да она разве бывает в жизни хоть кому-то рада? – продолжал ворчать незнакомец. – Скоро сто лет в обед, а все туда же, все командует. Фу, ненавижу эту старушенцию!

– Послушай, Мельников, ты бы вел себя прилично, – снисходительно промолвила «бабетта». – Скажи спасибо, что я разрешила тебе посидеть и подождать, как ты выражаешься, эту старушенцию. Может быть, тебе на этот раз снова повезет, директор послушает ее и даст тебе еще один шанс.

– Да на черта мне нужны их шансы! – подскочил с места молодой человек.

И Мишель заметила, как он небрежно одет – вытянутые, давно не стиранные джинсы, майка неприятного грязно-серого цвета. Но вот глаза были очень выразительными – светлыми, почти прозрачными. Может быть, поэтому взгляд у юноши был почти детский, наивный и в то же время нахальный.

«Шанс. Первый. Второй. Третий. Самый последний. Все только об этом и говорят. Никто не хочет проигрывать, никто не хочет сдаваться. А у меня сейчас есть хотя бы малейший шанс наконец-то узнать о себе все? Понять, кто я такая и как мне жить дальше. Бабушка – одна надежда на нее. Но захочет ли она мне помочь? Судя по тому, что говорит о ней этот неряшливый юноша с прозрачными глазами, шансов у меня немного».

Мишель, не спрашивая разрешения у «бабетты», села на диванчик. Молодой человек тут же плюхнулся рядом, причем с такой силой, что диван затрещал.

– Мельников! – вдруг, налившись кровью, заорала вахтерша. – Ты снова за свое? Снова мебель ломать? Я вот сейчас позвоню Елизавете Кирилловне и расскажу, что ты здесь творишь. Мне что, службу охраны вызвать? Мало тебе того, что тебя из театра вышвырнули, так ты явился и начал все крушить.

– Тетя Зина! – умоляюще заговорил Мельников. – Так что я такого сделал? Ну, сорвал спектакль один раз. Подумаешь!

– Не один раз, а премьеру сорвал. Чего врешь-то? Значит, так, – грозно произнесла тетя Зина, – я сейчас пойду к директору и все про тебя расскажу, а ты пока посиди, посторожи, чтобы никто не прошел. Понял?

– Понял, – кивнул Мельников. – Мышь не проскочит! Верите?

Не удостоив его ответом, «бабетта» с чувством собственного достоинства поднялась и скрылась за высокой стеклянной дверью.

– Пошла за «писяриком», – хихикнул Мельников. – Нет, она хорошая, тетя Зина, только как протрезвеет немного – сразу очень сильно озлобляется. Поэтому ей нужно каждый час принимать допинг. И я, знаешь ли, ее понимаю. От такой жизни не только запьешь, но даже повесишься. А ты кто? Актриса? Что, проситься в театр пришла? Эх, говорила тебе мама: «Не ходи в артистки», не послушалась, теперь вот сидишь на диванчике – никому не нужная, никем не понятая.

– А ты откуда знаешь? – улыбнулась Мишель и поправила шелковый шарф на груди.

– Так я и сам такой! Никому не нужный, никем не понятый. А ты шарфиком-то зря прикрываешься. Если в театр хочешь попасть – будь добра, покажи все аргументы и факты, все таланты, так сказать – грудь, ноги и зубы. Сейчас без этого никуда. Понимаешь? Ты что заканчивала?

– А ты что, правда премьеру сорвал? – ответила Мишель вопросом на вопрос.

– Ну! – радостно воскликнул Мельников. – Знаешь, как говорят, у настоящей звезды есть и большие взлеты, и большие падения. Но получилось у меня все не нарочно. Я, понимаешь ли, очень роль эту хотел сыграть.

– А что за роль-то?

– Да это неважно – так, современная дрянь. Но я очень хотел сыграть. Вот бывает такое! Веришь?

– Верю, – кивнула Мишель. – Иногда дряни-то особенно и хочется почему-то.

– Вот, ты уже начинаешь меня понимать. Такими темпами мы с тобой далеко зайдем. Ты что вечером делаешь?

– Я замужем, – зачем-то соврала Мишель.

– И что? – удивился Мельников. – Я же на свидание не мужа твоего приглашаю, а тебя. Ты, главное, не нервничай. Это ж ни к чему хорошему не приводит. Вот я перед премьерой так волновался, что не удержался и решил немножко выпить – самую малость. Но случилось чудо! Я помню только первую рюмку – что было дальше, хоть убей не скажу. Почему-то утром я нашел себя на вокзале. Веришь? И что я там мог делать?

– Наверное, уехать хотел.

– Господи! Да куда ж мне ехать! Я здесь на первых ролях. Ты бабу Зину не слушай – я вообще-то очень талантливый, и директор меня ценит. Иначе давно бы за мои художества вытурил. А так терпит. Я срываю, а он терпит. Вот скоро, думаю, заслуженного дадут.