— Жаль, я не «отколупнула» от Эрика Нордоффа. Он бы не обеднел, а я могла бы расплатиться за операцию Брэнди, продав одну только пепельницу из его гостиной.

— Так давай его ограбим! — оживился Джо.

— Не думаю, что это удачная мысль. Хотя… Нет. — Я покачала головой. — Даже если бы мы украли у него какую-нибудь картину, мы все равно не знали бы, кому ее загнать.

— Тогда можно его шантажировать.

— Да заткнись ты, Джо. Придумай лучше что-нибудь путное, — вздохнула я.

Я отпила глоток «Хорликса» и вспомнила, что терпеть не могу этот напиток.

— Просто фильм ужасов, — сказал Джо. — Я имею в виду, это просто нелепо, что Брэнди больна. Она так молода, в ней жизнь бьет ключом.

— Она и не собирается пока умирать, — напомнила я.

— Знаешь, что я тут подумал?

— Что?

— Что, возможно, мы живем в мире иллюзий. Возможно, никто из нас троих так и не добьется успеха. В Голливуде скорее снимут фильм о наших печальных судьбах, чем предложат нам сыграть в нем главные роли. Я хочу сказать, что если посмотреть на нас здраво, Лиззи, то что увидишь? Я — жалкий трансвестит, который не поет, а дерет глотку, как мартовский кот.

— У тебя есть голос, — попыталась возразить я.

— Да ладно тебе… Я тут подслушал, как Антонио звонил Саше по телефону и умолял ее вернуться скорее, пока я не распугал всех посетителей своим воем. Он именно так и сказал.

— Да Антонио представления не имеет, что такое хороший голос!

— Зато он знает, что такое плохой. Лиззи, я — карикатура. Стереотип. Высокий толстый мужик, который решил, что может просто нацепить платье и превратиться в примадонну. А у Брэнди, как теперь оказалось, рак. Ну чем не сценарий для кино? Девушка, которая зарабатывает себе на жизнь только тем, что хороша собой, заболевает самой страшной болезнью, какую можно вообразить! Ее грудь — ее самое большое достояние, и именно она становится ее самой большой проблемой. Представляешь, какие кассовые сборы будут у такого фильма? — Я пожала плечами, но я прекрасно понимала, что Джо имеет в виду. — Это похоже на телесериал. Брэнди будет играть та брюнеточка из «90210». Она будет кусать губки и заламывать руки, когда узнает, что больна. А потом умрет красивой смертью. Меня же будет играть тот рыжий из «Ночей Буги», и в конце фильма я буду плавать в бассейне лицом вниз.

— Что за мрак, Джо? Ну перестань, — взмолилась я. Но не удержалась и все-таки спросила: — А какую роль ты отводишь мне?

— Тебя будет играть Сара Джессика Паркер. Она будет рассказывать за кадром, как приехала в Лос-Анджелес, спасаясь от несчастной любви, и встретила здесь этих странных людей. Но ты — тот герой, который всегда выживает. Это ты найдешь мой труп в бассейне и напишешь книгу о моей короткой и такой несчастливой жизни. Она станет бестселлером в Нью-Йорке, и ты больше никогда не захочешь возвращаться в Калифорнию.

— Ты правда видишь меня такой? Видишь во мне простого наблюдателя?

— Ты можешь позволить себе просто наблюдать, Лиззи. Ты — счастливый человек. Это мы с Брэнди живем в плену у собственного тела.

— Но вы стали бы свободны, будь у вас достаточно денег.

— У нас их нет, — грустно констатировал Джо.

Говорят, проблемы — штука относительная. Например, для топ-модели порванное платье — ничуть не меньшая проблема, чем для крестьянина одной из стран третьего мира дырка в мешке с зерном. Но я почувствовала себя пристыженной и присмиревшей после разговора с Джо. Мои сердечные дела были скорее психологической проблемой. Проблемы же Джо и Брэнди носили характер физический и тем более очевидный. Так что в определенном смысле Брэнди была права, когда говорила, что я сама, волевым усилием, могу взять и перестать страдать по Ричарду. У них же все было иначе.

В нашем доме поселилось несчастье. На следующий день Брэнди продолжала сидеть у себя в комнате. Я пару раз просовывала голову в дверь в надежде вызвать подругу на разговор, но та лежала, уставившись в потолок, и было ясно, что она хочет побыть одна. Джо тоже закрылся в своей комнате и безостановочно крутил песню «Я все же буду жить». Хотел ли он поддержать Брэнди таким образом? Меня эта музыка определенно не утешала.

Если бы о нас сняли настоящий художественный фильм, а не телесериал, вся эта сцена заняла бы не больше пары минут, после чего моя героиня придумала бы гениальный способ раздобыть денег на лечение Брэнди. Но, к сожалению, это было не кино. И сколько бы всевозможных вариантов я ни прокручивала в голове, сколько бы ни подсчитывала сумму, которую мы втроем сможем скопить за месяц, ничего путного у меня не получалось. Даже если я умножу количество получаемых чаевых, работая в стиле Аталанты; даже если мы вообще не будем тратиться на еду. Нет, нужную сумму так не наскрести. А продать нам совершенно нечего… Я налила в чай немного молока — так, буквально пару капель — и тут же ужаснулась тому, что понапрасну перевожу продукт, на котором можно было бы сэкономить.

«Я бу-у-уду жи-и-ить!» — очередной раз истошно донеслось из комнаты Джо. Он подпевал громко, но, в отличие от Селин, не вытянул последнюю ноту — зарыдал.

— Все, больше не могу, — пробормотала я себе под нос, пошла и позвонила Антонио.

Я спросила, можно ли мне выйти на работу сверхурочно, и он просто пришел в восторг, потому что Аталанта, вопреки своим правилам, взяла отгул якобы из-за болезни, но Антонио подозревал, что она проводит время с русским продюсером, посетившим «Ледибойз» вчера вечером.

Так или иначе, я была рада возможности отвлечься от проблем, обступивших меня дома. Я работала в два раза усерднее: взялась обслуживать целых четыре столика. Времени на грустные мысли не осталось. Я еле поспевала разносить коктейли, убирать недоеденные куриные крылышки и собирать чаевые, которые посетители, уходя, оставляли на столе. Кроме того, я вынуждена была постоянно улыбаться, и, хотя эта улыбка поначалу была вымученной, я постепенно срослась с ней и почувствовала себя и вправду лучше. Ответная реакция мозга на сокращение мимических мышц лица. Вот о чем, кстати, надо будет напомнить Брэнди, когда я вернусь домой. Она всегда говорила, что самое главное — не терять оптимизм и веру в себя. «Веди себя так, как будто все прекрасно!» Стоило мне вспомнить Ричарда и затосковать, она всегда находила способ рассмешить меня.

«Господи, — молила я, — помоги мне, сделай так, чтобы я тоже могла ей чем-нибудь помочь!» Удивительно, как мы сблизились с Брэнди всего за пару месяцев. А ведь когда я только приехала, то в глубине души считала ее пустышкой, прокладывающей себе дорогу не актерским мастерством и талантом, а с помощью смазливой мордашки; вертихвосткой, готовой в любой момент обнажиться на кинопробах. А она, пожалуй, думала, что я — злобная англичаночка, вечно скулящая и жалующаяся на несправедливую жизнь.

А теперь ближе Брэнди у меня не было подруги, она стала мне даже роднее Мэри. Мы шли к одной и той же цели, но не были соперницами. Она так искренне радовалась за меня, когда думала, что Эрик Нордофф пригласил меня на роль в кино. Теперь и я жалела ее от всего сердца. Мне, как и ей, было страшно: что же дальше?