слоем сардонической пузырьковой пленки. Он кажется уязвимым и мягким, каким я никогда его прежде не видела, – я думаю, таким его вообще мало кто видел. И как ни странно, из-за этого мне кажется, что защитить его – моя обязанность. Возможно, даже почетная. Я хочу обхватить его голову, погладить его великолепные волосы, говоря: «Ты прав, только я по-настоящему тебя вижу».

Но тут я кое-что понимаю – это самая обычная история. Я точно такая же, как и все другие девушки, поверившие его вранью. Я чуть не спустила ему это с рук.

– Нет, – теперь я говорю твердо. – Я тебя совсем не видела. Я думала, ты просто тупой спортсмен, снимающий сливки без всяких усилий. Я ошибалась. – Я встаю. – Ты вовсе не тупой. Ты куда хуже.

Он тоже встает, и мне вдруг приходится смотреть на него снизу вверх, чтобы выплюнуть эти слова ему в лицо.

– Я знала, что ты трус, но не подозревала, что из-за своей трусости ты будешь вредить другим.

Он болезненно морщится:

– Ты неправа.

– Это в чем же?

Он колеблется.

– Я не пытался тебе навредить.

– Мне плевать, что ты пытался сделать. Мне важно, что ты сделал в итоге. А ты не мог сделать то, что правильно, хотя это было так просто. – Я качаю головой. – Ты никто, если не можешь поступить правильно.

– Послушай, Элайза. – Лен проводит пятерней по волосам, сильно дергая за пряди, будто хочет их вырвать. – Ты же знаешь, это не всегда так просто. Особенно когда дело касается тебя. Что бы ты сделала, если бы я тебе признался?

– Я бы никогда в жизни с тобой больше не разговаривала.

– Так ты этого хотела бы? Чтобы мы никогда не были друзьями?

– Да.

– Ты правда так думаешь?

Голос его слегка дрожит, и у меня сжимается сердце. Тем не менее я не беру свои слова назад.

– Я всегда говорю так, как думаю. В отличие от тебя.

Лен надолго замолкает. Когда он все же отвечает, в тоне его что-то меняется.

– Точно, у тебя же принципы.

Лицо его снова становится непроницаемым, и я начинаю жалеть, что соврала.

– Хорошо, Элайза. Так скажи мне прямо. – Он складывает руки на груди. – Я трус и лжец. Я совсем не похож на твои представления о том, каким должен быть человек, и мне кажется, ты это знала и до этого вечера. Так почему ты пошла сюда со мной?

Я не в силах издать ни звука.

– Твои подруги-феминистки, которые помогли тебе спланировать протест, знают, чем ты тут занимаешься?

Я поворачиваюсь к двери, но Лен преграждает мне путь.

– Ты такая лицемерка, Элайза. У тебя столько принципов. Но когда ты уже признаешь, что даже ты не можешь следовать им всем? Когда ты признаешь, что иногда тебе и не хочется им следовать?

Я отталкиваю его, потому что меня от всего тошнит и мне надо найти Вайнону, чтобы наконец свалить с этой гнилой вечеринки. Я пытаюсь возмущенно распахнуть дверь и удалиться, но дверь поддается не сразу, и мне приходится повозиться с ручкой, чтобы ее открыть.

– Элайза, подожди.

Голос Лена звучит совсем не так, как секунду назад, а робко, будто я могу разбить его на миллион осколков, если захочу. Но какое мне до этого дело? Я бросаю его на крыльце.

33

А в доме вечеринка продолжается точно так же, как прежде. Только теперь запах пота и пролитого пива вызывает у меня тошноту. Я уже собираюсь прямым ходом отправиться на задний двор, но тут передо мной возникает пьяная обнимающаяся парочка. Я едва успеваю отскочить в сторону.

– Эй, осторожнее! – И тут я узнаю девушку. – Натали?

Услышав свое имя, она оборачивается.

– Элайза-а-а-а-а! – пищит она, будто в восторге от встречи со мной.

Это первый признак, что здесь дело нечисто.

– У тебя все в порядке? – спрашиваю я.

Ее парня я не знаю, какой-то бледный и патлатый, и он, кажется, не заметил, что Натали с кем-то завела разговор. Если это можно так назвать.

– Ага, – отвечает Натали. – В полном. Конечно.

Парень ведет ее к лестнице наверх, без перерыва целуя в шею, а она хихикает:

– Хватит, Остин!

Тут она икает, спотыкается и падает на колени.

Что-то в этой ситуации меня настораживает, но я точно не знаю, что делать. Натали явно пьяна. Может ли она в таком состоянии решать, хочет ли идти наверх с Остином? Разозлится ли она, если я обломаю им интим? Я понятия не имею. В конце концов, мы не подруги.

– Эм… так как вы с Остином познакомились? – говорю я, чтобы потянуть время и собрать дополнительные данные.

Натали хмурится.

– Что? – спрашивает она, но смотрит в пол.

Я наклоняюсь, чтобы лучше разглядеть ее лицо.

– Натали?.. – окликаю я ее в тревоге.

Вдруг между нами возникает пластиковое мусорное ведро, гладкое и округлое, как яичная скорлупа, – и притом как раз вовремя, потому что Натали тут же в него начинает блевать.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, кто принес мусорку, и это оказывается Лен.

– Я часто бывал на вечеринках бейсболистов, так что знаю этот взгляд, – серьезно говорит он.

Остин, который и сам нормально так наклюкался, все еще маячит рядом.

– По-моему, на сегодня ей хватит веселья, друг, – рявкаю я на него и опускаюсь на колени рядом с Натали, а ее кавалер наконец сливается.

Она кашляет – видимо, ей почти уже нечем блевать.

– Выглядит она дерьмово, – замечаю я, придвигая ведро поближе.

– Проблюется – сразу полегчает.

Меня немного передергивает, когда Натали вытирает рот рукавом. Стоя на коленях, она склоняется над ведром. Ее белые высокие кеды смотрят в противоположные стороны, а она продолжает вываливать в мусорку жалкие остатки ужина – если это был ужин.

Она кажется такой маленькой. Я оглядываюсь по сторонам, ища ее подруг. Она ведь наверняка пришла сюда не одна, так? Ну и где все ее друзья, чтоб им? Я не знаю, что делать с пьяным человеком. Особенно если этого человека терпеть не могу.

– Наверное, надо ее отвезти домой.

Я брезгливо убираю с ее лица пряди волос, свесившиеся на подбородок. Вот только машина Ким далеко, а все окружающие выглядят слишком пьяными, чтобы доверить им такую задачу.

Кроме одного человека.

– Я ее отвезу, – говорит Лен, – но ты должна поехать со мной. Я не хочу показываться ее семье один, учитывая, в каком она состоянии.

Я поднимаю голову, и он выдерживает мой взгляд. В глазах его одновременно мольба и вызов. Я хочу отказаться, просто встать