Благодаря мне мы догнали другую команду. Следующим пьет Тони Меркадо, переворачивает стакан со второго раза, и мы побеждаем.

Тут мы все начинаем вопить от восторга, даже Вайнона, а Дилан дает нам пять.

– Кто бы мог подумать, что феминистки так круто играют в «Переверни стакан», – говорит он, довольно улыбаясь.

Среди всей этой суматохи мы только теперь замечаем, что за нашей игрой наблюдали бейсболисты из Уиллоуби. Среди них выделяется особенно хмурый Джейсон Ли. И еще… один очень высокий бывший питчер.

Лен небрежно прислонился к холодильнику, одна рука в кармане, в другой стакан. На нем зеленая фланелевая рубашка цвета хвои, которая потрясающе оттеняет его темно-каштановые волосы. Я хочу подбежать, забиться к нему под мышку, прижаться покрепче, как делает собака Вайноны Дымка, когда наклоняешься, чтобы с ней поздороваться. Но я этого не делаю, потому что я не собака, да и вообще, честное слово, что со мной такое?

К счастью, внимание окружающих приковано к Серене и Джейсону, так что этого никто не замечает. В смысле никто, кроме Лена, – он едва заметно приподнимает свой стакан в почти неуловимом тосте. Ничего особенного, но в груди у меня разливается тепло, чем-то напоминающее ощущение после глотка водки с соком из стакана Вайноны.

Музыка по-прежнему орет, гости смеются, спорят, шумно падают во всех направлениях, но в этом уголке, где шла игра в «Переверни стакан», все молчат, как на похоронах, будто выжидая, что будет дальше.

– Привет, ребята, – отважно говорит Дилан, хотя его неуверенность заметна.

Но Серене его героизм не сдался.

– Ну, хватит с нас игр, – заявляет она, снова цапая под локоть меня и Вайнону, и мы маршируем на задний двор.

Проходит час, выпивается энное количество алкоголя, и Вайнона с Сереной становятся лучшими подругами.

– Вайнона, слушай, ты такая талантливая, – произносит Серена.

Мы вместе устроились на плетеной скамье, я сижу в середине, прижимая к груди подушку. Серена умиленно гладит меня по руке.

– И ты тоже, Элайза. Естественно. Как же здорово, что эта история свела нас вместе!

Вайнона наклоняется к ней через меня.

– Не буду врать, Серена. Какое-то время я считала, что ты слишком зациклена на парнях, своей внешности и всяком таком, чтобы стать настоящей феминисткой. Но ты действительно устроила всю эту акцию протеста, надо отдать тебе должное.

– Вы только ее послушайте! – фыркает Серена, и они обе начинают хохотать так, что в итоге чуть не ударяются в слезы. Наверное, все кажется смешнее, когда напьешься.

– Блин, и чего мы с вами раньше не тусили? – говорит Серена почти плаксиво. – Я, б**, обожаю вас, девчонки. Я, б**, обожаю феминизм.

Тут к нам подбегает слегка раскрасневшаяся Эстер. Она садится на корточки перед Сереной и шепчет:

– Она здесь.

– Кто?

Серена резко выпрямляется. Мы все смотрим туда, куда мотнула головой Эстер, и тут я понимаю, о ком она говорит.

О девушке с бейсбольного матча. Которая с Джейсоном… в общем, была с Джейсоном.

– Эта шлюха? – Серена хватает меня за руку, и это слово, совсем как ее ногти, впивается мне в кожу. – О боже.

Эстер сообщает, что зовут девушку Вики Вонг, она учится в десятом классе в Харгис. Мы можем во всех подробностях ее рассмотреть: она стоит в окружении парней, залитая светом из двери в патио. Она миниатюрная, с круглым лицом и мощными плечами, как у пловчихи. Уши у нее торчат из-под волос. Она накручивает прядку на пальцы, сложенные так, словно она держит сигарету.

– Она выглядит как дешевка, – комментирует Эстер.

Само собой напрашивается сравнение ее с Сереной, которая прямо-таки транслирует образ княгини Монако Грейс Келли в своем белом комбинезоне, который обнажает только плечи. Особенно сейчас, когда она сидит совершенно неподвижно, с высоко поднятой головой и смотрит с ледяным осуждением. Немного удручает то, что Джейсон променял ее на эту… в общем, эту девушку.

– Она и есть дешевка, – заявляет Серена. – Кто станет обжиматься с чужим парнем?

– Моя двоюродная сестра говорит, что она мутит со всеми подряд, – по секрету сообщает Эстер.

Мы смотрим, как Вики прижимается к какому-то парню (даже не к Джейсону), так громко смеясь, что ее наигранные трели долетают даже до нас. На ней вельветовый топик, который хоть и застегнут спереди на пуговицы, но все же не может сдержать ее выпирающую грудь.

– Она сама себя позорит. – Серена задирает подбородок. – Ей нужно больше себя уважать.

Что-то в ее тоне, в том, как это все задевает, напоминает мне о разговоре с мамой.

– Давайте не будем ее обсуждать, – вдруг предлагаю я.

Три пары глаз сосредоточиваются на мне.

– Это на тебя не похоже, – говорит Вайнона. Очки ее съехали на кончик носа.

– Ну… Мне просто кажется, что мы не должны называть ее шлюхой.

Я немного оседаю на подушки скамьи.

– Мы ее так называем потому, что она на самом деле перешла границы, Элайза, – говорит Серена. – Я же не думаю, что ты шлюха, только из-за того, что ты…

Она одергивает себя и колеблется, почти готовая выболтать мой секрет. Я застываю. Но тут она изображает мутные глаза.

– В смысле, если бы ты крутила с каким-нибудь парнем, я бы не стала думать, что ты шлюха.

– Да, ты полная противоположность шлюхи, – вставляет Эстер.

Я снова начинаю нормально дышать, но с тревогой поглядываю на Вики. Хотя на самом деле виноват Джейсон, в ней все же есть что-то гадкое. То, как лямка ее лифчика постоянно сползает на плечо. То, как она выступает с монологом перед этими парнями – чирикает голосом, полным фальшивых нот, притом так оживленно, что ее волосы начинают прилипать к блестящему лбу. Она их хочет, да еще так открыто. Мы все это видим, возможно, даже парни. И мне кажется, мы видим кое-что еще: мы здесь, по эту сторону незримой черты, потому что мы другие. Мы не такие, как она.

И все же. Я тоже обжималась с парнем, с которым не должна была мутить. Это не то же самое, конечно, потому что я не пыталась его ни у кого отбить, но тем не менее… А мое поведение было по какую сторону черты?

Тут я понимаю, что мы постоянно проводим эти границы в надежде, что они как-то нас защитят. Как я когда-то пыталась найти различия между собой и Сереной, точно так же мы отчаянно хотим отмежеваться от Вики. Но жесткое осуждение, которого мы боимся, на деле все равно дотягивается и до нас, сколько бы границ мы ни провели.

– Пойду-ка я воды попью, –