- Вик, - перебиваю поток ее претензий. - Так ты приедешь или нет? Мне ждать тебя?

- Рождественских своих жди, - вдруг припечатывает она. И ее голос снова срывается. - Они уже все знают. Я рассказала про беременность и про аборт, и что ты…

Перестаю ее слушать, когда замечаю влетевшую в ворота спортивную иномарку Арона. И сразу силы в негнущихся ногах берутся откуда-то, роняю телефон и почти скатываюсь по ступенькам.

Бегу в сторону своей машины, на ходу нашариваю в кармане ключи.

Он замечает меня, как я несусь по парковке. И выруливает наперерез, заставляя резко остановиться. Он в последний момент тормозит, я налетаю на капот и падаю.

Водительская дверь распахивается, и вокруг все смазывается, забор и деревья, чужие машины, люди, серый асфальт.

Сумка отлетела куда-то в сторону, но ключи крепко зажаты в кулаке.

Его высокая фигура стремительно огибает машину. Арон хватает меня за воротник блузки и рывком ставит на ноги. Вижу его лицо, белое, как стена, с темными кругами под глазами.

И вскрикиваю, съеживаюсь от замаха его руки.

Удара не следует, ладонь замирает в сантиметрах от моей щеки. Он длинно витиевато матерится. И отталкивает меня на капот.

Капот теплый. Грею об него заледеневшие руки. Несмело смотрю на Арона, как он лицо растирает и небрежно ерошит волосы, пялится на вход в клинику.

Не матерится больше, молчит.

Боюсь дышать.

Он за мной так ломанулся. Значит, сейчас ему не плевать. Может, всегда было не плевать. И в тот день тоже, когда он ключ от квартиры вернул на полочку у зеркала.

Я сказала, что съезжу в универ и вечером вернусь. И я вернулась, приехала к его дому. А потом наткнулась на новости про Николаса. И подняться в квартиру не решилась, ведь не может быть нам хорошо.

Если кто-то такой же близкий сходит с ума.

- Ты зачем это сделала, Алиса, - наконец, говорит Арон. Смотрит куда-то поверх моей головы. - Кто тебе разрешил. Что у тебя с мозгом. Как давать тебе свободу. Если ты дура. Мой ребенок был? - он опускает глаза к моему лицу.

Взгляд потемневший, пустой, кажется, он не видит меня и голоса моего не услышит.

Киваю.

Да, его ребенок, ведь по срокам совпадает.

- Пизд*ц этой клинике, - выплевывает он и разворачивается, прет к крыльцу.

- Подожди, - хватаю его за рукав пиджака. Он мою руку стряхивает. Хватаю снова, цепляюсь в него. - Арон. При чем тут врачи?

Он оборачивается, зависает на секунду, глядя в мое лицо - лоб собран складками, губы плотно сжаты.

- При чем тут врачи? - переспрашивает заторможенно. И подается вперед, пальцы с силой сжимаются на моем плече. Он дергает меня, и я под давлением почти падаю, семеню за ним.

Арон вталкивает меня на сиденье и хлопает дверью, едва не прищемив мне ногу. Двигается, как робот, рывками, широкими шагами обходит машину и с каменным лицом садится за руль.

В салоне витает знакомый запах, табака и его парфюма, он достает сигарету и щелкает зажигалкой. Едем, и он курит, смотрит прямо перед собой.

Тушит окурок и тут же достает новую сигарету.

Машина несется по городу, нарушая правила. Я судорожно пристегиваюсь ремнем безопасности. Не спрашиваю, куда он везет меня, но судя по его мрачному профилю - убивать.

Ведь он и меня считает убийцей нерожденного ребенка.

А у меня нет сил спорить, остается лишь вспоминать, как весело всё начиналось, какими они трое были самоуверенными, самодовольными, казалось, таких ничто и никогда не сломит, ничто не сотрет улыбку с лица.

Город сменяется проселочной дорогой, и я понимаю - мы едем в родовое гнездо.

- Зачем ты меня туда везешь? - подаю голос.

Он морщится и включает радио. Даже слышать меня не хочет, добавляет громкость и упорно смотрит вперед.

Орет ди-джей.

Меня тошнит.

Тереблю рукав блузки и кошусь на него, терплю.

Не признаюсь, что тошнит.

Изучаю его идеальный костюм и думаю, что иногда мужчины, вечно собранные, умеющие держать под контролем эмоции - они становятся настоящими глупцами.

Он даже не думает. Что если бы я сделала аборт - я бы тут с ним не сидела, а лежала на больничной койке.

Как ему это в голову не приходит?

Он подъезжает к коттеджу Рождественских, бросает машину за воротами и вытряхивает меня на улицу. Крепко держит за руку, как первоклашку. И ведет по саду к дому.

И такая обреченность в его движениях, что я жалеть начинаю. Надо было там, еще у больницы сказать.

Чего я молчу?

- Привет, - звучит голос сбоку, из плетеной беседки, и мы поворачиваемся.

Вижу папу, удобно устроившегося под навесом. На столе перед ним планшет, рядом чашка и чайничек. Он в домашнем костюме, вид расслабленный, благодушный.

- Давненько в гости не заглядывали, - поднимается нам навстречу. - Дед обрадуется. А Регина…

- Забирай, - перебивает его Арон и толкает меня по тропинке к беседке. - Твоя дочь только что аборт сделала. И ее надо выпороть ремнем. Сам не могу. Иначе не сдержусь. И располосую к чертям все тело.

- Арон, - дергаю рукой, не обращая внимания на пораженного папу. Хочу сказать, что ничего я не сделала, не смогла, убежала оттуда.

Я хочу ребенка.

А сказать не успеваю - дверь дома распахивается. И на крыльцо выплывает Тина - круглая, как мячик, белое платье натягивается на огромном животе.

- Кто это у нас тут пришел, - ахает она, глядя на Арона. И любовно накрывает ладонями живот. Сюсюкает. - Это наш папочка пришел. Арон, милый, иди скорее сюда. Поздоровайся с будущим сыном.

Глава 87

Это первый выходной за весь месяц, когда я себе позволила в кровати проваляться до обеда. Чтобы нагнать по учебе я каждый день ложилась в полночь и поднималась в шесть утра.

А сейчас я не дома.

И меня окружили заботой.

В дверь стучат, и я приподнимаюсь в подушках. В спальню заглядывает Регина и широко улыбается.

- Проснулась уже, Алиса? Завтрак пропустила. Но я на обед столько всего наготовила…спустишься или принести в комнату?

- Спущусь, - киваю и тру глаз. - Умоюсь и приду.

- Тогда накрываю.

Мать моего мужа скрывается в коридоре, а я продолжаю лежать. Вспоминаю как вчера, после слов Арона про мой аборт все зайцами заскакали вокруг меня, будто я смертельно