соответствующие ситуации, поведение или слова родителей. После чего следует в воображении послать родителям контрпредписание, т. е. слова, отменяющие их послание, прямо противоположные ему по смыслу. Эти слова следует повторять до тех пор, пока клиент не почувствует, что отмена родительского предписания действительно произошла и он может признать достоинство того ребенка, которым сам был в то время. Это всегда сопровождается изменением его самочувствия прямо здесь и теперь.

Вина касается не идентичности, а того, что человек сделал или не сделал. Чувство вины порождается рассогласованием между тем, каким человек должен, по его представлениям, быть и какой он на самом деле. Представления о долге исходят из родительского эго-состояния клиента, представления о самом себе – во многом оттуда же. И то и другое представления могут быть совершенно неадекватными, но даже в том случае, когда они достаточно справедливы, чувство вины не приводит к позитивным изменениям в клиенте. То, что человек называет долгом, он вовсе не хочет выполнять, в противном случае это было бы просто его собственным желанием, исходящим из детского эго-состояния. Если бы это было его желанием, то он давно бы это выполнил, а если бы он не мог этого сделать по независимым от него обстоятельствам, то не испытывал бы чувства вины.

Если же он не хочет этого выполнять, но заставляет себя с помощью слова «долг», то он сам же будет сопротивляться внутреннему родителю, не делая того, что не хочет. Чем сильнее он будет себя заставлять, тем меньше будет делать. Расплатой за то, что «дело» стоит на месте, будет разрастающееся чувство вины. Клиент может считать, что чувство вины является хорошим стимулом для того, чтобы добиться желаемых изменений в самом себе, однако оно служит только уловкой для того, чтобы расплатиться за то, что никаких изменений не происходит. Чувство вины является той или иной формой самонаказания, от которого человек страдает, при этом он остается в прежнем положении и продолжает себя наказывать.

Когда человек пытается изменить себя, исходя из чувства долга, он как бы раздваивается и действует, опираясь на внешнюю по отношению к самому себе позицию долга. Он перестает быть самим собой и понимать то, чего он на самом деле хочет. Однако изменения могут происходить только из той позиции, в которой он находится на самом деле. Тогда они будут естественными, органичными и прочными. Если же он действует на основе позиции, которую внутренне не разделяет, то роста не будет происходить, будет мучительное притягивание самого себя «за уши». Чем больше он будет себя «тянуть» и на себя «давить», тем больше будет его внутреннее сопротивление этому насилию над собой.

Единственной позитивной альтернативой чувству вины является искреннее раскаяние. Раскаяние включает в себя ясное и честное намерение измениться, человек действительно этого хочет, он признает свои ошибки и говорит сам себе: «Нет, больше никогда! Отныне я другой человек!» Он готов расплатиться за нанесенный вред и делает те или иные шаги для компенсации ущерба, если это возможно. Он возвращает себе утерянное чувство самоуважения, и теперь наказание совершенно излишне, более того, оно бессмысленно. Нет никакого противоречия между чувством долга и актуальным состоянием, нет необходимости расплачиваться за саботаж реальных изменений. Однако в ряде случаев нет необходимости и в раскаянии, поскольку сама вина воображаемая. В подобных случаях от вины следует просто избавиться и вернуть себе самоуважение, раскаявшись в том, что так долго мучил себя напрасным чувством вины.

Психологические модели чувства вины

Воображаемая вина: родительские предписания

Большинство «виноватых» людей на самом деле ни в чем существенном не виновны, ничего плохого не совершали, но испытывают чувство вины и мучают самих себя без всяких на то оснований. Единственная вина их состоит в том, что они используют вину как средство воспитания своих детей и заражают их чувством вины. Так проблема передается из поколения в поколение, потому что чувство вины у этих людей вызвано родительским посланием «Ты плохой», которое может вызывать, как говорилось выше, и стыд.

Например, мужчина постоянно мучился чувством вины, поскольку отец всегда критиковал его, всегда был им недоволен. «Даже когда я занял второе место на престижных спортивных соревнованиях, он вместо похвалы ругал: “Почему не первое?!”» Мужчина признавался, что точно так же ведет себя по отношению к собственному сыну-подростку, осознает это, но не может остановиться.

Мой кружок посещала молодая женщина, проливавшая слезы практически при каждом психологическом упражнении. На одном из занятий мы разбирали проблему, которая особенно ее мучила. Она создала образ этой проблемы на стуле перед собой и заявила, что не хочет быть такой, как «это». Меня удивило, что образ был окрашен в явно позитивные (серо-голубые) тона, хотя внешне напоминал что-то вроде переплетения мозговых извилин. Поэтому я спросил, на что похожа та часть личности, которая не приемлет первую часть. Та часть тут же нашлась и напоминала черную железную кочергу, которая с такой яростью набросилась на первый образ, что клиентка не могла ее сдерживать, была просто в ужасе. Пришлось предложить ей представить, что я изолировал эту «кочергу» с помощью прозрачной стенки.

Затем я предложил клиентке осознать, что же она сама чувствует по отношению к «кочерге». Оказалось, она люто ненавидит эту «кочергу». Тогда я предложил ей высказать «кочерге» все, что о ней думает и что к ней испытывает. Несмотря на то что «кочерга» металась, не желая воспринимать передаваемые ей чувства, все-таки клиентка высказала ей все, в результате чего «кочерга» исчезла, как будто растворилась. В итоге первая выделенная часть увеличилась в размерах, расцвела, если можно так выразиться, и клиентка тут же осознала, насколько она любит эту часть личности. Теперь женщина согласна была принять ее как часть себя и не чувствовала протеста против того, чтобы быть «этим». Соединившись с этой частью личности, она ощутила огромный прилив энергии, ее глаза сияли. «Почему я вас не встретила, когда мне было 11 лет?!» – сказала она.

Вся эта «сумасшедшая» игра образов в свете последнего высказывания была легко расшифрована. С раннего возраста мама (очень жесткий человек) твердила дочери, что она «не такая», что она не должна быть такой, какая есть. При этом не сообщалось, а какой же надо быть. Девочка интроецировала это утверждение (т. е. приняла в себя как свое собственное) и всю дальнейшую жизнь прожила в раздоре с самой собой. Ее собственная личность представлялась ей в виде серо-голубых извилин именно потому, что мама все время пыталась «вправить ей мозги». «Кочерга» была образом