Киу тут же выхватила ее обратно, выкрикнула несколько гортанных фраз, встряхнула белым прямоугольником и изобразила походку то ли аиста, то ли солдата на параде.

— Ага, — ответила я, не поняв ни жеста из ее пантомимы.

Она с досадой перекинула коробку из одной руки в другую, забыв, что совсем недавно расколола ее о каменную плиту. Картонка упала на пол, крышка отлетела в сторону. Внутри было пусто. Мне пытались втюхать упаковку от подарка.

Я развела руками.

Девушка выдохнула и как-то разом успокоилась. Подняла коробку и поставила на стол и отошла к стоящему у окна мольберту. Киу столкнула на пол большой лист картона с разноцветными психоделическими разводами, поставила на его место чистый, и взялась за кисть.

На белом полотне картона штрих за штрихом стал проступать черный рисунок. Схематичный, немного корявый человечек с коробкой в руках. И этот человечек куда-то шел.

— Ты хочешь, чтобы я отнесла коробку? Куда?

Киу покачала головой, мои слова для нее были такой же инописью. Я взяла вторую кисть, окунула в зеленую краску, нарисовала идущую от человечка стрелку и поставила большой знак вопроса. Меня интересовал получатель, раз уж личность посыльного была очевидна.

Девушка поняла и указала рукой на висящую на противоположной стене картину. Большой, занимающий полстены холст в багровых тонах. Красное закатное небо, коричневая земля, высокие, очень высокие деревья, одетые в золотистые листья. На первом плане серое надгробие с нарисованным на нем равносторонним крестом заключенным в круг. Очень похоже на колесо. Над могилой стояла девушка, точная копия той, что сидела в саду и той, что сейчас указывала на полотно тонкой несуществующей рукой.

Я знала это место. Не само захоронение, их там несколько десятков, а то и сотен, а парк в котором росли деревья великаны, которые не тронул даже огонь. Я помнила ночь в Заячьем холме, помнила теней и пламя.

— Гаро, — ответила я, подражая ее гортанному выговору.

— Гаро, наорочи.

Она снова скинула белую крышку, осторожно вытащила из-под завала на стуле кольца доспеха и моток целлофана, в котором темнела кость. Киу складывала артефакт в коробку с таким почтением словно это была величайшая ценность, сопровождая действия короткой напутственной фразой, произнесенной благоговейным шепотом. Третьей и последней вещью, отправившейся в картонку, оказалась маленькая с мизинец куколка — статуэтка. Бирюзовый цилиндрик тела и круг головы, с черными, подстриженными под каре волосами. Такому самое место на брелоке с ключами. Но больше всего меня насторожило то, что держала ее девушка несуществующей рукой, и игрушка совсем не собиралась падать. Я слышала об этом, но никогда не видела. Не просто красивый предмет, а якорь. Амулет, держащий призрак в нашем мире, единственное до чего он может дотрагиваться.

Киу закрыла коробку и перевязала знакомой веревкой и с измочаленным и окрашенным в коричневый цвет концом. Теперь это снова стало похоже на подарок. Или на посылку, которую нужно было доставить на могилу неизвестного.

Я поставила ногу на заваленный лоскутками ткани стул и приподняла штанину, указав на браслет кандалов.

— Боюсь, я чуть-чуть несвободна.

В ее черных глазах отразилось непонимание. Цепочка браслета звякнула, но не особо ее заинтересовала. Я снова подошла к мольберту и нарисовала поверх ее черного человечка зеленую решетку.

— Я ничего никуда не могу отнести.

Вода вернулась, когда из отпущенных суток прошло уже часов двадцать.

Плинк-плинк.

Я села на кушетке, где без всякого толка валялась, разглядывая потолок. Была у меня, нет даже не идея, а скорее мысль, отчего вода взяла столь неожиданный перерыв, но теперь с ней придется распроститься.

Странный звук проходил сквозь холодную колючую стену комнаты и ввинчивался прямо в голову.

Плинк-плинк.

Невидимая вода словно срывалась с камней и звонко ударялась о них же. Капель снова двигалась, истончаясь, уходила вправо, в ту сторону где была лестница. Но разве может звук ходить по ступням?

Плинк-плинк.

Я обошла стол, пару стульев, задела бедром кровать, зашипела и бросилась к двери. Но та, еще минуту такая настоящая, словно в насмешку растворилась в песочной стене. Руки впустую уперлись в камень. Выход исчез. Совсем.

Плинк-плинк.

— Что за черт!

Я застучала по стене, сначала ладонями, потом кулаками.

— Эй! Эй! Есть там кто! — кричала я, прекрасно понимая, что сквозь камень звуки не проходят, эту цитадель тоже строила нечисть и для нечисти.

Я смутно помнила, как, бродя по коридорам и одурев от безделья, поднялась на второй этаж, свернула в третью комнату от лестницы и минут десять играла в игру «найди десять отличий». Опять одинаковая мебель, будто они сразу оптовую партию заказали. Значит, лестница совсем рядом.

Плинк-плинк.

Но это вряд ли мне поможет. Я пробежала вдоль стены, как слепая ощупывая ее дрожащими руками, все еще не в силах поверить, что выхода нет. Пальцы царапали твёрдый камень, сдирая кожу и оставляя за собой красные следы. Всего несколько часов относительной свободы в череде одинаковых и не очень комнат и исчезнувшая дверь кажется чем-то невозможным. Чем-то неправильным.

Плинк-плинк-плинк.

Невидимая вода уже, была прямо здесь, заливала пол, я слышала ее мягкое плескание.

Плинк-плинк-плинк — пллиииииннк.

Последняя отчаянная мысль о том, что неплохо было бы залезть под кровать. Хотя, вру, была еще одна. Чтобы все закончилось быстро. Чтобы раз и все, без боли и без агонии.

Пол пошел трещинами. Комната вздрогнула, от потолка откололся большой камень и грохнулся о пол, развалившись на части. Сверху потекла струйка песка. Цитадель еще раз тряхнуло. Я зажмурилась, вжимаясь в стену. Святые!

И все кончилось. Стены остались стоять на месте.

Я недоверчиво открыла глаза, полотно двери проступило в метре левее. Песок продолжал сыпаться, но это была тонкий ручеек неспособный наполнить и песочницу, не то, что завалить комнату.

Руки не слушались, соскальзывая со ставшей осязаемой ручки. Дверь открылась, гулко стукнувшись о камень от слишком сильного рывка. Да я была в третьей комнате от начала коридора, от арки, от лестницы, которой больше не существовало. Влажный песок мягко скатывался с насыпи, уходившей далеко за оплавленную линию потолка.

— Руку, — услышала я, отдаленный крик.

Гора дрогнула, как тогда, под направленным на нее ключом вестника и стала проседать. Комки слипшегося песка, катились, разбиваясь, исчезая на нижних этажах, обнажая часть стены, и огрызок комнаты примыкавшей вплотную к лестнице.

— Держись, — раздался голос чуть выше.

Я подошла к неровной линии разлома, там, где пол и потолок коридора перечеркивала оплавленная дыра и посмотрела наверх. На третий этаж, где я никогда не была, как и на четвертом, и остальных. За остатки пола одной рукой цеплялся мужчина, вторая крепко сжимала каменное доисторическое кайло, хотя разумнее было бы его бросить. Тело долю секунды болталось в воздухе, а потом мужчина забросил инструмент, и рывком втянулся в верхний коридор.