— Идет за мной, да? — выкрикнула я вверх.

Он обернулся, сузил черные глаза, под которыми залегли глубокие тени. Аккуратная бородка, присыпанная песком, была похожа на глиняную маску, закрывавшую нижнюю часть лица. Вестник вернулся в цитадель раньше срока, который сам же мне отмерял. Та дурацкая мысль, что вертелась в голове, как вертится слово на кончике языка. Догадка, для которой не было по сути, никаких оснований, кроме одного. Вода ушла вместе с вестником, с ним же и вернулась.

— А за мной ли? Сколько раз ты оказывался рядом? Дом справедливости, баня, цитадель. Может, и в остальных? — я увидела, как напряглось лицо мужчины, и поняла что угадала. — А заперли меня потому, что надеялись на… На что? Свалить на человека разрушение замка? На труп? Ха-ха, — я натужно рассмеялась. — Скажи, а Простой знает?

Из-за спины Радифа, выглянул ошарашенный Денис. Вестник зарычал, оттолкнулся и перепрыгнул провал, проделанный водой в потолке. На волосы снова посыпался песок. Я слишком поздно поняла, что он собирается сделать, хотя, это уже не имело значения. Мужчина присел, ухватился рукой за край дыры и спрыгнул на второй этаж. Я честно попыталась убежать, но миновала лишь две двери, когда что-то по ощущениям похожее на кувалду обрушилось на спину, заставив пролететь еще полметра на полусогнутых ногах. Кувырнувшись, я упала на пол. Где-то рядом громко ударилось о камни то самое доисторическое кайло, что держал в руке Вестник. В голове зазвенело, по спине расползся холод, тут же сменившийся узкой как полоска стали болью, будто из меня пытались вытащить позвоночник.

Радиф неторопливо подошел и присев на корточки, заглянул в глаза. Его лицо выражало злое удовлетворение.

— На рассвете тебя отдадут лгуне, она давно заработала на новую шкуру, — он встал. — А когда она ею обзаведется, ее отправят к Седому. В подарок. И как знать, может новая наорочи понравиться севернику больше.

Слова, застревали где-то на пол дороге. Какой в них теперь толк? Никакого. Увидев Киу, я испугалась за личность, которую могли заставить жить и после смерти, но не думала о том, что они могут использовать не душу, а тело.

Боль острыми стальными полосками расползалась от позвоночника к лопаткам, основанию шей, пояснице. Последнее, что я увидела, прежде чем закрыть глаза, — это синеглазого Дениса, все еще стоящего этажом выше. Тюремщик сжимал в руках маленькую фляжку — мой покойный дед в похожую самогон заливал. Не могу не согласиться, сейчас самое время выпить.

— Запереть, — приказал Вестник, поднимая с пола кайло, — и да, джараш знает.

Хоть что-то хорошее из этого вышло. С меня сняли браслет от кандалов, покормили и заперли в уцелевшем после обвалов каменном мешке.

Лестницы в правой башне больше не было, как и самой башни. В камеру меня вели по второй, с противоположной стороны крыла. С десяток камер перестало существовать еще несколько дней назад, и сомневаюсь, что кого-нибудь заботила судьба сидевших там людей. Как и нечисти, что томилась этажом ниже. Я представила план подвала и даже немного порадовалась за Пашку, ее камера осталась в стороне от своеволия песка.

Принесли позавчерашний хлеб или позапозавчерашнюю кашу. Не скажу, что было вкусно, но я все съела. С утра меня должны были отдать лгуне. Жизнь заканчивалась хуже не придумаешь, но я запрещала себе об этом думать. Получалось плохо, картинка завтрашней казни то и дело вставала перед глазами. Пара часов болезненных метаний — и мозг устал настолько, что отключился.

Память любит подкидывать пищу для размышлений. Мы беззащитны перед ней, перед фактами и ложью, перед игрой в прятки, перед намеками и обрывками, что выталкивает подсознание. Никогда не знаешь, какой лоскуток прежней жизни всплывет в голове. И зачем он это сделает.

Я нырнула в полусон, в полуявь. В соседнем доме жил парень. Вернее, приезжал к тетке на праздники и выходные. Лет на восемь старше нашей дворовой компании. У него были все шансы стать ее предводителем. Тем, кто угостил нас первой сигаретой, играл на гитаре темными вечерами и дал попробовать портвейн. Тем, за кем пошли пацаны, и в кого влюбились все девчонки, а он выбрал бы самую красивую, вроде Маринки. Но он им не стал. Может, не умел играть на гитаре, а может, еще почему. Белобрысый, молчаливый, если не сказать угрюмый. Он всегда садился чуть поодаль, всегда только смотрел.

Я помню, как мы с девчонками хихикали, шептались и делали все остальное, до чего могли додуматься глупые двенадцатилетние подростки. К счастью, приезжал он нечасто, а иногда уезжала я, так что настойчивость его круглых глаз не успела обеспокоить ни маму, ни бабушек на лавке.

Через четыре года он пригласил меня на свидание и сделал это не сам, к сожалению, ему бы я отказала сразу не задумываясь. С такими странными парнями девчонки не встречаются, даже не очень красивые.

Однажды субботним днем его тетка пришла к маме. Тогда мы знали по именам соседей не только по коммуналке, но и всех окрестных домов. Они вместе сажали цветы, сушили белье и решали, что делать с Петькой из первого подъезда, когда он в очередной раз разбил стекло на кухне бабы Любы из угловой квартиры. Ее окна были последними перед глухой стеной на торце, об которую так удобно пинать мяч, сама грешна.

Тетка Аля была доброй женщиной и, поскольку своих детей у нее не было, души не чаяла в племяннике. Они с мамой по-женски поболтали за блинами. Даже во сне рот наполнился слюной, никто не пек такие блинчики, как мама, и никто не варил такое вкусное земляничное варенье, как бабушка. Мама пришла в комнату через час, немного смущенная и растерянная, и попросила, вернее, предложила прогуляться по набережной с «хорошим мальчиком». Я умела отличать просьбы от мягких приказов. Это был приказ, немного неловкий и беспокоящий что-то в ней самой. Никогда больше ни до ни после она не устраивала мне свиданий, но на то пришлось пойти.

Оно не было ужасным или прекрасным. Оно было никаким. Я мало что запомнила из прогулки. Мы шли на расстоянии полуметра друг от друга, молчали и смотрели, как ленивые волны Волги лижут каменную пристань. Он вроде что-то рассказывал, память, играя в прятки скрыла подробности. Я кивала, ежась под настойчивым тяжелым мужским взглядом. Вернувшись к дому, мы пошли каждый в свой подъезд. На прощанье я услышала самый искренний и самый неуклюжий комплимент в своей жизни.

— Ты такая красивая, когда не улыбаешься.

Несколько правдивых слов, которыми можно охарактеризовать мою улыбку. Через полтора года я встретила Кирилла и забыла обо всем. О его словах тоже. Но тогда это здорово разозлило. Я больше никогда не хотела с ним встречаться. Тем же вечером, побросав в рюкзак вещи, села на вечернюю электричку и уехала к бабушке. Не то чтобы специально, ведь стояло лето, и я бы все равно уехала. Наверное. Так что днем позже, днем раньше, не имело значения.

Как оказалось, у племянника соседки были другие планы. На следующий день парень пришел к нам с цветами, собираясь отвести меня в кино, на которое я якобы согласилась. Не помню, но вполне могла кивнуть, не особо слушая, что он там рассказывал или спрашивал, пока мы гуляли. Об этом неделю спустя рассказала мне мама. Больше он не приходил, а если и приезжал к тетке, то наши пути не пересекались.