– Встретила интересного молодого генерала. И все. Я же говорю. Все в порядке. Зато воспоминания остались. Много воспоминаний. Я уж и не люблю ее. Правда. А с другими не встречаюсь, потому что работы много. Некогда знакомства заводить. Сама видишь...

Ариадна замерла и вдруг неуверенно подняла руку. Холодные пальцы легли мне на плечо. Она чуть обняла меня. Механично, быстро, сразу же шагнув в сторону.

10010

Следующим вечером мы отправились на постановку. Особняк Аиды Череп-Овецкой полнился янтарным светом электрических ламп. Трехэтажная конструкция из чугуна и стекла, увенчанная высоченной наблюдательной башней, он дышал дымом многих десятков топящих его паровых печей, бил в ночь раскатами музыки и доносящимся смехом.

Дом начинался с гигантского помещения, которое когда-то было купеческим садом. Забранный стеклом, с тянущимися паровыми трубами, он и сейчас зеленел под заметаемой снегом прозрачной крышей.

Отдав слугам верхнюю одежду, мы прошли к расставленным в саду креслам и, сев на задний ряд, принялись ждать. На построенной у садовой стены сцене шли последние приготовления. Сад меж тем уже заполнялся людьми. Офицеры и городские чиновники, купцы и дворяне, все были здесь.

Наконец оркестр городского театра дал музыку. Зал стих, и газовые рожки сперва убавили свой свет, а затем погасли вовсе, погрузив сад в бархатную тьму. Прошла минута, и вот занавес поднялся, открывая сцену.

Постановка не блистала оригинальностью и свежим взглядом. История о дворнике и утопленной им несчастной собаке начиналась точно по книге. На заднике сцены горело сибирское небо: зеленое, исчерченное сияющими алыми полосами. Высились сделанные из парусины и арматуры декорации, изображавшие упавший броненосный дирижабль. На переднем плане, возле пулеметов, лежали окровавленные имперские солдаты. К ним под грозную музыку шли высоченные, поросшие небесным железом фигуры шаманов, за которыми уже спешили воины племен, что живут за рекой Обь. Огромные волкодавы, вынужденные изображать сибирских чертопсов, царапали сцену и выли на вечерние звезды. Шаманы вскинули ножи и, впитав в себя последние пулеметные очереди, ринулись вперед, начав свои кровавые жертвоприношения. Но последний из солдат, прочитав монолог о жизни за царя, вскинул факел и запалил пороховые погреба разбившегося броненосного дирижабля.

Дым-машина и пиротехники Череп-Овецкой отработали на славу. Грохнуло на все деньги, после чего занавес упал, и пролог закончился.

Новое действие: двор усадьбы-крепости, стоящей недалеко от Юргута, и задник с высоким берегом реки Оби.

На сцену вышел Гермасим с метлой, в обтрепанной выцветшей солдатской форме, играющий роль того самого героического солдата. Постаревшего, , оглохшего и онемевшего от контузии при взрыве боеприпасов, но выжившего. Семь лет он возвращался через сибирские леса, взяв с собой щенка чертопса, который тоже уцелел при взрыве.

Появилась Аида Череп-Овецкая, изумительно играющая роль взбалмошной барыни, что всячески пытается избавиться от чудовищной твари, поселившейся в усадьбе. Начала свои диалоги бессердечная дворня и молодая служанка, полюбившаяся отставному солдату, но боящаяся его.

Прошел час пьесы. Слуги, желая угодить барыне, только что объяснили дворнику-инвалиду, что от чертопса придется избавиться. Дело шло к кульминации.

Надрывался оркестр, гремели за сценой железные листы, изображая гром. Взяв чертопса, дворник выплыл на лодке прямо на середину реки Обь. Маневрируя среди ледяных торосов, отбиваясь веслом от чудовищных речных обитателей, он наконец вытащил веревку и обвязал ее вокруг обрезков чугунных рельс. Потом повесил петлю на шею чертопса. Всплеск, крик публики, и пес исчез где-то за сценой.

Освещение поменялось, небо погасло, и дворника в лодке охватила тьма, но вот вновь зажглись газовые прожекторы, бьющие на театральную сцену. Из реки Оби восстало гигантское стоглавое речное божество. Из его пастей вырывалась вода, мириады глаз сочились кровью и ихором. Вой северного божества дал понять, что оно приняло жертву дворника. Свет налился краснотой, и мы увидели, как обитатели усадьбы-крепости, точно погруженные в транс, идут по воле бога прямо в холодные воды реки Обь. Вода скрыла их с головой, и вот, когда последней утонула барыня, дворник наконец облегченно вздохнул и уплыл прочь. Речного бога скрыла пучина.

– Ариадна, вот теперь пора, – тихо прошептал я.

Уже начался эпилог, происходящий в загробном мире, и все внимание зрителей и охраны было приковано к ослепительным вспышкам прожекторов и рокоту сибирских богов.

Мы быстро прошли через сад, к боковой двери особняка. Шум со сцены заглушил работу Ариадны, выломавшей замок. Включив потайной фонарик, мы вошли во тьму. Вереница богато обставленных комнат. Выбрав ту, что дальше всего от входа, я установил чемодан с дымовой бомбой на стол, собираясь запустить механизм.

Щелчок взводимых курков.

– Ох, еле вас нашел. – Появившийся за нашими спинами Змейковский держал в руках короткую трехстволку. Слуга Аиды, весь растрепанный, выглядел изрядно уставшим. – Что за день, шамана им играй, слугу им играй, за вами тут еще по темноте бегай. Да стойте вы на месте. Шаг вперед – стреляю. И руки от чемоданчика – я артист, человек нервный, пальну еще случайно.

Спектакль за окном закончился. В доме, как и в саду, стал медленно зажигаться свет. Я лихорадочно соображал, что делать. В крайнем случае, народ в саду был, а значит, стрельбы прямо сейчас не последует, но публика ведь скоро начнет расходиться.

– Змейковский, где там они? – Окрик Аиды раздался от входа, и вскоре Череп-Овецкая, вместе с вооруженным револьвером Гермасимом, были в комнате.

Аида, не успевшая даже снять костюма, с интересом смотрела на нас.

– Ну, как я играла?