— Откуда были эти «садовники»?

— Навскидку, по меньшей мере, из пяти или шести книг. Если будешь продолжать спрашивать меня об этом, сам поедешь кататься вокруг клумбы.

— Я тебе не верю, — сказал я. — И согласен с Гринграссом. Порой — да, ты цитируешь, но большую часть времени ты разговариваешь точно так же, как все люди.

— «Вскройте жаворонка. Там музыка скрыта — лепесток в лепестке из серебра»[38]. «Солнце взошло над безмятежной землей и осияло с высоты безмятежный мир, словно благословляя его»[39].

— Эмили Дикинсон, познакомьтесь с «Приключениями Тома Сойера», — сказал я. — Я в курсе, ты мастак на такие фокусы. Можешь не стараться мне это доказать.

— Мне без разницы, цитатами он говорит или нет, — сказал Дон. — Важно, что переводчик ему больше не требуется. У него речь как у нормального человека, ну, почти.

Он повернулся к Говарду и положил руку ему на плечо. Гути взглянул на Дона с выжидательной улыбкой, будто знал, что тот собирается сказать. Говард Блай подготовился встретить неизвестное с безукоризненным самообладанием.

— Гути, прежде чем ты начнешь рассказ о событиях на лугу, мы с Ли хотели спросить тебя кое о чем.

— Ответ «да», — кивнул Гути.

— Погоди, ты же не знаешь, что у нас на уме.

— Как хотите, но ответ все равно будет «да». — Он украдкой глянул на меня. — Это мои слова. И те тоже. И в дальнейшем.

— Благослови тебя Бог, — сказал я.

— Мы тут кое о чем договорились, Гути. Мы разговаривали о тебе с доктором Гринграссом. И все трое задались вопросом: как бы ты отнесся к тому, чтобы переехать отсюда — сменить обстановку?

— Я уже сказал. Да. Думаю, что мог бы… «Туда, где ты? А где это?» — Он посмотрел на меня через стол с озорными огоньками в глазах. — «А где ты живешь? Чем занимаешься?»

— Перестань-ка, ты опять цитируешь, — сказал я. — Живу я в Чикаго. Что была за цитата?

— «Тэсс из рода д’Эрбервиллей». Если я поеду в Чикаго, я смогу увидеться с Миногой? Смогу видеться с вами обоими?

Я кивнул.

— А Кроха? Где живешь ты? Чем занимаешься?

— Да я птица перелетная, но могу осесть и в Чикаго, почему бы нет? — ответил Дон. — Классный городишко.

Гути кивнул:

— Я слыхал о Чикаго.

— Мужчина не может вечно оставаться подростком.

— Как и маленьким мальчиком.

Сказав эту милую фразу, которая могла быть и не цитатой, Гути задал очередной сногсшибательный вопрос. Его глаза оставались такими же безмятежными и светло-голубыми, как и сорок лет назад:

— Минога ведь слепая?

Я долго вглядывался в его лицо. Говард Блай не моргнул.

— А как тебе удалось узнать об этом, Гути?

— Это была сверкающая дама с жезлом. Все это я видел. Вы не знаете, что я видел. Даже я сам не знаю.

— Но ведь ты попытаешься нам рассказать?

— «Вот почему мы здесь». — Еще один стремительный взгляд на меня. — «Вот почему маленькая «Нухива» за нами гонится».

— Джозеф Конрад.

Гути хихикнул и прижал ладонь ко рту. Я его насмешил.

— Джек Лондон. Вы готовы?

— Если изволите.

Гути прикрыл глаза и откинул голову. Со временем — и со скоростью Гути — явилась и его история.

Это было самое лучшее время, это было самое худшее время; это было в высшей степени темно и ослепительно светло. Они знали лишь то, что думали, будто знают, и ничего больше. О Единодушии. О Всеобщности. Когда Спенсер стоял перед ними, когда Спенсер раскрыл свои прекрасные уста и заговорил, Гути Блай услышал хор ангелов. Но с Китом Хейвардом, который появился в тот день, когда Мередит Брайт украсила своим присутствием обед в «Тик-таке», а он пришел спустя пару минут после ухода этой ослепительной богини… с Китом все полетело вверх тормашками, обнажив кишащих клопов и сплетающихся змей. Кит имел какое-то отношение к явлению богов и демонов в финале, вот и все, что знал Гути, а Мэллон слишком любил ритуалы Корнелиуса Агриппы.

Видите ли, не всякий встреченный вами в психушке — псих. А если вы в таком месте, как Мэдисон, даже психи в местной психушке могут поведать кое-что интересное. Чтобы прочитать книгу, нет нужды становиться профессором. Эти сверкающие, словно из ртути, люди не были полной загадкой для человека, который крутился около тех же библиотечных развалов, что частенько навещал Мэллон, когда не был занят соблазнением студенток, а то и кого помоложе.

Гути всегда знал.

Некоторые утверждают: старый Корнелиус Агриппа открыл нечто такое, что потрясло его и повергло в ужас, и он отступился и заделался истовым католиком.

И мы были напуганы в те дни, помните? Все мы, вся страна. Человек вроде Мэллона мог почувствовать, как все потихоньку катится к большому взрыву. Редкий дар, уверяю вас. Он предвидел, что большие люди будут застрелены, он знал, что безумие с ревом несется на нас… Джон Кеннеди, Мартин Лютер Кинг, Роберт Кеннеди, Малкольм… Всякий раз, когда случалось такое событие, Гути Блай думал о Ките Хейварде и говорил себе: «Это уже было; это не в первый раз». Джон, Мартин, Роберт, Малкольм, любые трагедии на ваш выбор. А когда взорвали здание на территории кампуса и убили студента магистратуры? Кажется, будто весь мир в огне, дым валит, раненые вопят. Вот что в душе творится, даже если все вокруг стоят, не в силах вымолвить ни слова. Вот что в душе творится, когда ощущаешь себя в водовороте войны. Когда чувствуешь: вот он, конец света. Чтобы оказаться на войне, не нужны оружие и форма.

Вот в тот жуткий день Спенсер скакал, как кузнечик. Он проводил веселую банду детей в старый кинотеатр послушать древнего органиста и посмотреть убогий фильм и бросил их там. Чтобы заняться своими тайными делишками. А когда он с этим покончил и завершился сеанс, он встретил их на улице и повел прямо в бой. Считал ли он случайностью, что мир сам себя рвал на куски на том же самом углу, где назначили встречу с Хейвардом и Милстрэпом? Задумывался ли вообще об этом возлюбленный наставник Гути? Нет, он просто завел их за бетонную стену и дожидался конца. И когда все закончилось, к огромному облегчению Гути — поскольку Гути был не как Хейвард, он ненавидел жестокость, суматоху и беспорядки и когда все вокруг вопят, как сумасшедшие, — установилась если не полная, то относительная тишина. Не слышно стало шума воды, гвалта отступающих толп и ударов о стены камней и пивных бутылок.

Они, крадучись, выбрались на заваленную мокрым мусором улицу и кого же увидели? Пританцовывая на ходу, дорогу переходил старый добрый Кит. Радостно оживленный. Глаза его сверкали.